Избранные произведения. Том II

Мне вдруг пришло в голову, что я почти никогда не видел города ночью. Я всегда ночевал в собственном доме, вдали от скоплений людей. Там, где горожанин наверняка бы оробел, мне все казалось родным и безопасным. Зато здесь за каждым темным стеклом мне мерещились вооруженные фигуры, и отовсюду несло мерзкой химией…

— Прихватите оружие и какой-нибудь инструмент, — глава септа накинул кардиган. — Саня, а вы мне поможете взломать дверь.

— Сигнализация?

— Ах, оставьте, какая сигнализация в глубинке! Почтенные леди сдают сюда лишних котят, или дети находят… Кому тут нужна охрана?

— А если кто-то позвонит в полицию?

— Через час мы будем на пароме, а дальше нас ничего не интересует. Пусть дают интервью в газеты о загадочном исчезновении всех кошек из приюта…

Мужчины вылезли через заднюю дверь. Дядя Саня уже сломал замок на калитке розового особняка, когда наездница очнулась:

— Добрый Сосед, я надеюсь, ты так пошутил? Ты же не собираешься забрать отсюда всех кошек?

— Именно, — подтвердил старик. — Я рад, что наконец-то мы верно понимаем друг друга! Мы заберем отсюда всех живых кошек.

— Только целых, Эвальд, — вскользь добавила тетя Берта.

— Ну разумеется, целых, сестрица.

Мне очень не понравилось, как дядюшка упомянул о кошках. Он не сказал ничего предосудительного, не хихикал, не придуривался, как иногда он поступает в компании с малолетними детьми. Это меня больше всего и напугало.

Глава септа был совершенно серьезен. Они удалились в мрачную темноту дома и спустя минуту уже возвращались с сетчатым ящиком, разбитым на четыре секции.

— Бернар, зачем это?! — Похоже, Анка разделяла мой страх.

Я задумался и понял, что не смогу ей ответить. То есть у меня имелась парочка предположений, но оба такого свойства, что не хотелось даже озвучивать.

Кошки проснулись, некоторые начали мяукать и просить есть. Их было тут девять штук, некоторые с молочными котятами. Клетку впихнули вертикально, позади задних сидений, и с трудом опустили дверь.

Я представил дальнейшую дорогу в обществе котов и решил, что самое время облегчиться. Отойдя за угол, прислонился лбом к розовому кирпичу и только сейчас осознал, насколько вымотался. Я еще ничего существенного не сделал, а чувствовал себя так, словно неделю отпахал на погрузке в Ливерпульском порту. Совсем недавно показывали интервью с докерами, они бастовали, пили пиво и распевали песни перед камерой. Эти несчастные, угнетаемые парни выглядели намного здоровее меня.

Перед тем как возвращаться в машину я выглянул из-за угла и сделал несколько глубоких вдохов. Над переулком поскрипывал на ветру одинокий желтый фонарь, в его свете носились мотыльки. Глубоко под ногами в сточных трубах бурлили остатки дождя в помойном баке шуршала мышь. Меня бил озноб влажный туман лез обниматься, чужой город хмуро всматривался десятками темных глаз. Наш трофей на четырех колесах меньше всего походил на машину для пикников. Тонированные окна, два стекла в трещинах, заднее — отсутствует, в стойке и крыше — несколько пулевых отверстий, зеркальце оторвано, а цвет автомобиля почти невозможно установить. Мы словно нарочно выкупались в грязи.

Я спросил себя, сумею ли еще раз засвистеть, если нам встретится полиция. По крайней мере, если бы я был полицейским, остановил бы подобную банду непременно. А еще я подумал, сколько народу погибло под копытами коней, и, к собственному удивлению, не почувствовал жалости.

Вообще не почувствовал ничего, и это мне не понравилось.

— Бернар, ты скоро? — позвал дядя Саня.

— Уже иду…

Он помешал мне в тот момент, когда мысль почти далась в руки. Мысль была очень важная, гораздо важнее, чем все, что произошло за сегодняшний вечер. Я сжал зубы и попытался вернуться туда, где плавал минуту назад.

Мы все стали преступниками.

Мы все собираемся совершить еще больше преступлений.

Однако, судя по поведению кровников, это не самое важное.

Словно глава септа и хранительница Традиций только делали вид, что играют с Марией в ее игру, а сами подразумевали совершенно иную, еще не начавшуюся партию.

Я решил, что спрошу дядю Эвальда прямо, стоит ли нам всем умереть ради Валентина Лунина…

— Бернар, мы уезжаем!

— Как думаешь? — Дядюшка вернулся из дома с двумя пакетами молока и коробочкой сухого корма.

— Полагаю, достаточно, — деловито прикинула тетя Берта.

У Марии была такая физиономия, словно ее вот-вот стошнит. Кошачий ящик занимал кучу места, от него ощутимо разило мочой, прокисшим молоком и шерстью. Дядя Саня ногой захлопнул калитку. В левой руке он нес еще одну небольшую клетку с черепаховым «персом», в правой — упаковку «Вискаса».

— Зачем так много? — удивился дядюшка. — Это же все ненадолго… Впрочем, неважно. Скорее, нам еще надо на заправку, кое-что купить.

Наездница нарочито резко рванула с места. Саня не удержался и упал в проход, мы с Анкой стукнулись лбами.

— Бернар, смотри, какие маленькие, — умильно всплеснула руками Анка, и тут же осеклась, наткнувшись на всеобщее молчание. — Бернар, для чего нам кошки?

— Потом расскажу.

— Ой, а можно я их покормлю?

— Корми, только не выпускай!