Избранные произведения. Том III

Высший совет собрался в семь тридцать вечера в замке Мюге[168] — какая ирония, ведь это имя цветка, что приносит удачу! — и закончился только с приближением полуночи. Собирались продолжить 12-го утром. Вейган казался подавленным. Было из-за чего. Ему приходилось отдать приказ о всеобщей эвакуации. Но что это было: действительно приказ или просто констатация?

Для него казалось невозможным восстановить непрерывную линию фронта — навязчивая идея французского Генерального штаба.

На этом совете, названном Бриарским, не решили ничего, хотя он имел кардинальное значение. Дискуссия еще раз развернулась вокруг английской авиации. Петен сделался агрессивным по отношению к Черчиллю: «Когда в 1918-м в Амьене вы, англичане, увязли, я отправил сорок дивизий, чтобы вытащить вас. Когда сегодня мы разорваны на куски, где они, ваши сорок дивизий?» Гораздо менее гордый по отношению к немцам, он откровенно поддержал Вейгана, когда тот впервые заговорил о перемирии. Также впервые и де Голль встретился с Черчиллем, который за обедом попросил его сесть рядом. Массивный, энергичный и решительный англичанин хотел поближе познакомиться с долговязым французским офицером — надменным, но явно желавшим драться и побеждать.

13 июня Черчилль, неутомимый Черчилль, вернулся во Францию.

Я пишу эти строки 13 июня 2006 года, ровно шестьдесят шесть лет спустя, день в день, после драмы, о которой повествую. Она оставила в моей душе незаживающую рану.

Итак, 13 июня, около полудня, два мощных самолета, на сей раз в сопровождении эскадрильи «харрикейнов», сели на аэродроме Парсе-Меле. Никто их не ждал. Вслед за премьер-министром высадились: лорд Галифакс, министр иностранных дел, лорд Бивербрук, министр воздушного транспорта, и несколько офицеров и полицейских Скотленд-Ярда. Персонал аэропорта, перепутанный этим неожиданным приземлением, с трудом нашел две не слишком комфортабельные машины. Направление — турская префектура.

Это был единственный день слишком солнечного июня, когда пролился дождь. Пробившись под потоками воды сквозь созданные беженцами пробки, Черчилль прибыл в пустую префектуру. Был час обеда.

Черчилль пересек вестибюль, украшенный бюстами римских императоров из замка Ришелье, и прошел дальше. На столе управляющего делами остался след от его сигары. Потом вышел и отправился обедать яичницей с беконом в «Гранд-отеле».

Последний Высший совет состоялся в зале Генерального совета. Черчилль еще раз призвал французов к сопротивлению, говоря о партизанской войне, об уличной борьбе, о продолжении боев в Северной Африке. Он особенно настаивал на том, чтобы адмирал Дарлан ни в коем случае не передавал Германии французский флот и чтобы флот не покидал французских портов. И адмирал дал ему формальное обещание. Генерал де Голль, по-прежнему столь же молчаливый и надменный, погасив свою сигарету, был, казалось, погружен в раздумья.

По окончании заседания Черчилль прошел через двор, запруженный политиками, которые его приветствовали. Толстый Эдуар Эррио стоял в слезах, окруженный несколькими верными из радикальной партии, и все повторял: «Дети мои, мои бедные дети… День траура».

Для Черчилля это был уход без возврата.

Затем состоялось заседание Совета министров, в котором Петен отказался участвовать и откуда Вейган вышел взбешенным.

Вечером Поль Рейно повторял свою речь, которую собирался произнести по радио. Его любовница, графиня де Порт, была с ним перед микрофоном, установленным на письменном столе; никто и не заметил, что он включен.

Звукоинженеры в стоящем во дворе автомобиле услышали, как г-жа де Порт сказала Рейно: «Побольше напирай на эту фразу, дорогой!» И Рейно повторял ее вновь и вновь, как актер, твердящий свою роль. Потом он внезапно воскликнул: «Теперь все хорошо! С меня хватит! Я нуждаюсь в ужине».

В одиннадцать часов вечера, изменив весь текст, он произнес другую речь.

На следующее утро гитлеровские войска, ликуя, вошли в Париж.

Глава 5

ЛУАРА БЕЗ БОЯ

Удивительным в этом великом, беспорядочном бегстве было то, что связь работала почти исправно. Связные, младшие офицеры или унтер-офицеры, как-то выкручивались, чтобы найти на местности разрозненные отряды и передать им приказ командования, которое само находилось в движении.

Так я узнал, что мое подразделение гусеничных тележек приписано в качестве «резервного элемента» к тактической группировке Сен-Ломе, базировавшейся где-то между Анжером и Нантом.

Кто такой был Сен-Ломе? Полковник, которому поручили собрать все, что пересекло Луару, начиная с Орлеана. Этому человеку достался фронт примерно в четыреста километров.

Во всех войсках бродила надежда, мечта, выраженная одной фразой: битва при Луаре. Мы окопаемся на реке, заградим все пункты перехода, будем вести наблюдение за берегами, выстроим непрерывную линию огня. Луара станет нашей Марной. Мы до конца хранили иллюзии.