— Вы уже взрослый, но, безусловно, ещё очень неопытный молодой человек, — мягко улыбнулся Шаронов. — Так или иначе, ваша семья всё равно рассыплется, в ней нет стержня. Ваша красавица сестра скоро выйдет замуж, другая тоже не замедлит. Остаётся мальчик. Он тоже будет искать свой путь, и вы его не удержите, потому что вы не отец, не мать, а только брат.
— Брехня! — ответил Железняк.
— И квартира всё равно кому-нибудь достанется, — не обратил внимания на резкое слово Шаронов, — так уж лучше, если она достанется мне, а не кому-нибудь другому. Согласитесь, что в моих словах есть логика.
— Нет, — упрямо ответил Железняк.
— Нет есть, и вы это прекрасно знаете. Только не хотите согласиться. Я предлагаю вам добровольно обменяться на совершенно законных основаниях, а чтоб меняться было легче, выкладываю на стол три тысячи полноценных советских рублей. Вы можете сейчас не решать, но, когда вам будет трудно с деньгами, вы вспомните о моём предложении. А я время от времени буду заходить и узнавать, не изменилась ли ваша позиция.
— Если б все люди на свете были такими, как вы, Шаронов, — сказал Иван, — то моя позиция непременно изменилась бы. Но, на наше счастье, таких… — он на мгновение остановился, подбирая слово, и не нашёл подходящего, — таких немного.
— Все люди такие, — почему-то печально заметил Шаронов.
— Об этом я уже сам буду судить. А вы можете не заходить к нам.
— Хорошо, — сказал Шаронов, — я не настаиваю, но уверен, что в конце концов вы возьмёте деньги.
— Будьте здоровы! — сказал Железняк.
— Всего лучшего, — пожелал на прощание Шаронов, не отваживаясь подать Железняку руку.
Они вышли в коридор, где стояла Марина, ожидая конца разговора, и Шаронов повторил:
— Так я, с вашего позволения, как-нибудь зайду?
— Напрасный труд! Запри дверь, Марина, — ответил Иван и пошёл в кухню.
В коридоре остались Марина и Шаронов.
— Вы напоминаете мне полураскрытый бутон, который скоро превратится в чудесную розу, — высокопарно сказал директор ателье, складывая на груди короткие руки и словно молясь на Марину.
— Вы пришли сюда, чтобы сказать мне это?
— Нет. Я предложил вашему брату три тысячи за обмен квартиры. Они бы очень вам пригодились в это тяжёлое для вашей семьи время.
— И не мечтайте!
— Но поймите же меня — это неразумно. Я глубоко уважаю мужество вашего брата. Не всякий бы взялся содержать и воспитывать целую семью… Но это же странно… в конце концов семья ваша всё равно рассыплется…
— А вот и не рассыплется. Мы Железняки, поняли вы? Железняки!
— Но Железнякам сейчас приходится подтягивать пояски? Ваша красота может померкнуть.
— Это не ваша печаль, — резко сказала Марина.
— Я зайду через некоторое время, — ответил Шаронов.
Он направился к дверям и ещё раз остановился на пороге, взглянул на Марину, потом осторожно опустил руку в карман, пошуршал там какими-то бумажками, вытащил сложенную вчетверо сторублёвку и протянул Марине:
— Возьмите.
— Что это такое?
— Сто рублей. Взаймы. Они вам пригодятся в это тяжёлое время.
Кровь бросилась Марине в лицо. От гнева и возмущения она не могла вымолвить ни слова. В золотистокарих глазах вдруг промелькнул такой огонь ненависти, что Матвей Шаронов невольно попятился к двери. Ему показалось, что этот хорошенький котёнок сейчас выцарапает ему глаза. И чтобы как-нибудь уладить дело, он повторил:
— Это же от чистого сердца. Взаймы.
Марина хотела что-то сказать и не смогла. Тяжёлый, твёрдый ком стоял у неё в горле.
— Взаймы! — оправдывался Шаронов. Он в глубине души далее обиделся: ведь он и в самом деле совершенно искренне хотел помочь.
Марина сделала два шага вперёд, директор ателье замахал на неё руками и быстро выскочил за дверь. Дверь грохнула как пушечный выстрел. На площадке Шаронов остановился, испуганно оглянулся, покачал головой.
— Ну и темперамент! — сказал он.
Ещё раз взглянул на дверь и медленно пошёл вниз.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Кирилла, когда он пришёл с Иваном к Железнякам, дети встретили приветливо, но насторожённо. Они уже много слышали о нём, и в их воображении учитель брата выглядел здоровенным парнем, грубым и самовлюблённым.
А тут в комнату вошёл высокий двадцатилетний юноша с очень приятным открытым лицом и тонкими усиками, весело со всеми поздоровался, легко поднял и снова поставил на место Андрейку, может быть, только на одно мгновение больше, чем следует, задержался взглядом на лице Марины, крепко и уважительно пожал руку серьёзной Христине и сел на заслуженный диван семейства Железняков. И странное дело, — несмотря на предубеждение, все сразу почувствовали себя с ним просто и непринуждённо, словно Кирилл всегда жил тут.
На столе стояли четыре тарелки: дети, как всегда, ждали к обеду Ивана. Но обед был из картофельного супа и варенной в мундире картошки, и это обеспокоило Марину.
«Ну, будет он рассказывать, как в гости ходил!» — думала девушка, идя на кухню и моргая брату.
Иван, хорошо всё понимая, вышел на кухню, и вскоре Кирилл услыхал его негромкий смех.
— Что это вы там смеялись? — спросил он, когда Железняк вернулся из кухни, ведя за собой встревоженную сестру.