Избранные произведения в 2-х томах. Том 1

— Романтичная вещь была кавалерия, — мечтательно сказал Комаров. — Жалко, устарела.

— Да, — согласился Половинка и, чтобы скрыть грусть, вызванную замечанием гостя, обратился к Ивану — А почему ты такой молчаливый сегодня?

— «Ой, скажи, скажи, серце козаче, а що в тебе на мислі…» — пропел Саша Бакай.

Теперь, когда внимание всех обратилось на Железняка, молчать стало уже неудобно.

— Я вот думаю, — сказал он, — когда-то были люди, революцию делали, в гражданскую войну голодные, ободранные, босые от четырнадцати государств отбились, потом первые пятилетки проводили, голодные-холодные на болотах, на пустырях тракторные и танковые заводы строили, а затем воевали, собственными телами амбразуры закрывали, «Молодую гвардию» организовали, знамя победы над рейхстагом ставили. А на нашу долю выпало тихое-претихое время, ничего, кроме работы. Ничего ни сложного, ни тяжёлого — всё ясно.

— Романтики хочется? — спросил Комаров.

— Да, и романтики, но, главное, хочется трудностей, чтобы стало перед тобой огромное задание, а ты его одолел и почувствовал себя настоящим человеком, вот я о чём говорю.

Максим. Половинка в глубине души удивился, услыхав эти слова: у кого, у кого, а у Железняка трудностей хоть отбавляй. Но старый мастер хорошо понял мысль юноши и сказал:

— А через двадцать лет вот такие, как ты, будут говорить о вашем времени: «Они свою родину, разрушенную войною, из руин подняли, они, работая, школы да институты кончали, они своих братьев и сестёр в люди выводили». И никто не подумает, что вам легко и спокойно жилось.

— Я его понимаю, — помолчав, сказал Комаров, — и не только понимаю, а не так давно сам так думал. Только это уже прошло.

— А по-моему, — сказал Саша Бакай, — человек как мотор, и тяжесть надо давать по силе. Вытянешь больше — клади больше. Кто тебе мешает?

— Мальчишка чёртов! — не то рассердился, не то про себя улыбнулся Половинка. — Мало ему трудностей! Да перед нами такая гора, что взглядом не окинешь. Коммунизм строим, а он в муках, в величайшем напряжении рождается, — чего-чего, Иван, а трудностей в жизни я могу ещё много пообещать. Подожди, будет и тебе чем свою жизнь вспомнить. Не бойся.

Железняк не ответил. Не поняли или не захотели понять его эти люди? Неожиданно припомнился Кирилл Сидоренко и давнишний разговор в Пушкинском парке. Кирилл тоже жаждал чего-то героического, необычайного, ему хотелось убивать царя, лететь на Марс, а кончилось перевёртыванием урн и тюрьмой.

— Романтика будней — это сложная штука, — ни к кому не обращаясь, сказал Бакай. — Крепкий характер надо иметь, чтобы изо дня в день долгие годы в каждой мелочи её находить.

— Ну, тогда Иван Павлович Железняк её найдёт, — засмеялась Матюшина. — Ты, Ваня, кого-нибудь на дуэль вызови — будет тебе и романтика и рыцарство.

Она откровенно издевалась. Никто не мог понять всей глубины этого издевательства, и это придавало ему особенную остроту и боль.

— Не вовремя ты родилась, Любка, — ответил на слова дочери Половинка, — тебе бы годов на пятьсот раньше родиться. Много бы из-за тебя крови пролилось.

В дверь постучали. Матюшина вышла и вернулась удивлённая.

— Ваня, там тебя какой-то солдат спрашивает.

— Распишитесь. Вам повестка.

Иван расписался, ещё не понимая в чём. Солдат вышел. Железняк прочитал повестку. Военнообязанного

Ивана Железняка должны теперь приписать к военкомату и осенью призвать в армию. И хотя он знал, что это должно случиться, повестка оглушила его. Сейчас он думал только об Андрейке, Марине и Христине. Как же останутся они одни самое меньшее на два года? Судьба, как будто нарочно, смеётся над ним. Вот он только что говорил, что хочет, чтоб жизнь была как можно труднее. Пожалуйста, получай!

В коридор вышла Матюшина.

— Что там такое? — спросила она.

— Ничего. В армию осенью пойду.

— А ребята?

— Проживут, — ответил Иван, вернулся к столу, поглядел, как под абажуром, вытаращив белые глаза, качается негритёнок, и сказал: — Правильно вы говорите, товарищи. Кончилась моя романтика. Осенью иду в армию, вот повестка.

— Там она только начнётся, твоя романтика, — сказал Половинка.

— Спасибо за ужин, — не ответил на его слова Иван. — Мне пора идти. Спокойной ночи.

И вышел.

— Хороший парень, — вслед ему сказал Комаров.

— Ещё бродит, — отозвался Половинка.

— Перебродит — будет спирт, — поддержал Бакай. — По этому поводу давайте немного выпьем.

Иван пришёл домой, положил повестку на стол, сел на диван и долго смотрел на сестру. Из-за стены слышен был шум, весёлый смех. Там уже никто и не думал об Иване и его недосказанных словах.

— Я знаю, что тебя мучит, — сказала Марина, — не бойся, всё будет хорошо.

— Как вы будете жить?

— Так же, как жили. Я уже не маленькая. Иван, мне даже больше лет, чем было тебе, когда умерла мама. Нам теперь уже ничего не страшно. Ты пойдёшь в армию, отслужишь и вернёшься сюда, в эту же комнату, и всё тут будет стоять на старых местах.

И вдруг Иван увидал, что сестра его и вправду незаметно стала взрослою, и бояться за неё, за всю семью теперь нечего.

— Денег нам хватит, — продолжала Марина. — Втроём на пятьсот рублей мы проживём.