Избранные произведения в 2-х томах. Том 2

И мы стали танцевать. Все сошло благополучно, голова у меня закружилась, но я не упал. Мои грубые сапоги стучали об пол, я заметил этот стук и решил не танцевать больше, кроме того, я исцарапал крашеный пол. Но как же я радовался, что не наделал еще больших бед!

Оба приказчика господина Мака были тут же и танцевали истово, с серьезными минами. Доктор вовсю выделывал кадрильные па. Помимо этих кавалеров, в зале собралось еще четверо совсем зеленых юнцов, сыновья пробста и здешнего доктора. Откуда-то явился и заезжий коммерсант, он обладал приятным голосом и подпевал музыке, а то и подменял дам у фортепьяно.

Как прошли первые часы, я уже не помню, зато помню все, что было под конец. Солнце заливало залу красным светом, и морские птицы уснули. Нам подавали вино и печенья, мы громко болтали и пели, смех Эдварды звонко и беспечно разносился по зале. Но почему она больше не обмолвилась со мной ни единым словом? Я подошел к ней и, хоть небольшой на то мастер, хотел сказать ей любезность; она была в черном платье, его, верно, сшили к конфирмации, оно уже стало немного коротко, но когда она танцевала, это ей даже шло, и я хотел ей об этом сказать.

- Как черное платье... - начал я.

Но она встала, обняла за талию какую-то свою подружку и отошла прочь. Так повторялось несколько раз. Ладно, думал я, ничего не поделаешь! Но зачем тогда стоять у окна и провожать меня печальным взглядом? Зачем?

Одна дама пригласила меня на танец. Эдварда сидела поблизости, и я ответил громко:

- Нет, мне уже пора идти.

Эдварда глянула на меня, вскинула брови и сказала:

- Идти? Ах нет, вы не уйдете!

Я оторопел и до крови закусил губу. Я встал.

- Я не забуду того, что вы мне сейчас сказали, йомфру Эдварда, - сказал я горько и сделал несколько шагов в сторону двери.

Доктор подскочил ко мне, поспешила ко мне и Эдварда.

- Зачем вы так? - сказала она с упреком. - Я просто понадеялась, что вы уйдете последним, самым что ни на есть последним. Да и время-то всего только час... Ах, послушайте, - добавила она с сияющим лицом, - вы ведь дали гребцу пять талеров за то, что он спас мой башмачок. Это слишком много. - Тут она засмеялась от души и повернулась к остальным.

Я даже рот раскрыл от изумления, я был совершенно сбит с толку и обескуражен.

- Вы, верно, изволите шутить, - ответил я. - Вовсе я не давал вашему гребцу никаких пяти талеров.

- Не давали? - Она отворила дверь на кухню и кликнула работника. - Помнишь ты нашу прогулку к Курхольмам, Якоб? Ты еще спас из воды мой башмачок?

- Да, - отвечал Якоб.

- Получил ты пять талеров за то, что спас башмачок?

- Да, мне было дадено...

- Ну, хорошо. Ступай.

Что за причуда, подумал я. Решила меня осрамить? Нет, не удастся, в краску ей меня не вогнать. Я сказал громко и отчетливо:

- Я хочу, чтобы все вы знали, господа, что тут либо ошибка, либо обман. Мне и в голову не приходило давать гребцу пять талеров за ваш башмачок. Верно, я и должен бы так сделать, но как-то не догадался.

- Ну так давайте снова танцевать, - сказала она, наморщив лоб. - Отчего же мы не танцуем?

Погоди, ты мне еще все это объяснишь, решил я сам с собою, и с той минуты не выпускал ее из виду. Наконец она вышла в соседнюю с залой комнату, и я пошел за нею.

- Ваше здоровье! - сказал я и поднял свой стакан.

- У меня в стакане пусто, - только и ответила она.

А ведь перед ней стоял стакан, и он был полнехонек.

- Я думал, это ваш стакан?..

- Нет, это не мой, - сказала она, поворотилась к соседу и принялась с ним оживленно беседовать.

- Тогда простите, - сказал я.

Кое-кто из гостей заметил это небольшое происшествие.

Сердце во мне перевернулось от обиды, я сказал:

- Однако же нам надо объясниться...

Она встала, взяла обе мои руки в свои и проговорила с мольбой:

- Только не сегодня, не сейчас. Мне так грустно. Боже, как вы глядите на меня! Вы же были мне другом...

Я совсем потерялся, сделал поворот направо и вернулся к танцующим.

Вскоре в залу вошла и Эдварда, она стала подле фортепьяно, за которым наигрывал танец заезжий коммерсант, и на лице ее отразилась тайная забота.

- Я никогда не училась играть, - сказала она. Она посмотрела на меня, и глаза у нее потемнели. - Ах, если б я только умела!

Что я мог на это ответить? Но сердце мое снова метнулосъ к ней, и я спросил:

- Отчего вы вдруг так загрустили, Эдварда? Знали бы вы, как мне это больно.

- Сама не пойму, - ответила она. - Так, все вместе, должно быть. Ушли бы они все поскорее, все до единого. Только не вы, нет, нет. Помните, вы уйдете последним.

И от этих слов я опять оживаю, и глаза мои уже светло глядят в залитую солнцем залу. Дочь пробста подошла ко мне и завела со мной беседу: мне было не до нее, совсем не до нее, и я отвечал ей отрывисто. Я нарочно отводил от нее глаза, ведь это она говорила о моем зверином взгляде. Она обернулась к Эдварде и рассказала, как однажды за границей, в Риге, если я не путаю, ее преследовал какой-то господин.

- Он шел за мной по пятам из улицы в улицу и все улыбался, - сказала она.

- Так, может, он был слепой? - выпалил я, чтоб угодить Эдварде. И вдобавок пожал плечами.