Хьелланн Александр Ланге (1849-1906) - норвежский писатель. Автор романов «Гарман и Ворше» (1880) и «Шкипер Ворше» (1882) - о буржуазной семье Гарман, трилогии «Яд» (1883), воспитательного романа «Якоб» (1891) и др. Реалистическим сочинениям Хьелланна свойственны острая социальная направленность, динамическая манера письма.
Плут из плутов
Милый читатель!.. Я встретил этого человека на кладбище. Я нисколько не старался завести с ним разговор - это он сразу вцепился в меня. А я лишь присел на скамейку, где уже сидел он, и спросил:
- Не помешаю?
С этого всё и началось.
- Вы нисколько не помешаете, - отвечал он, подвинувшись, чтобы освободить для меня место. - Я просто вот так сидел и смотрел на это мёртвое царство.
Жестом руки он указал на могилы.
Дело было на Христовом кладбище.
Чем больше разгоралось утро, тем оживлённей становилось вокруг, один за другим приходили каменщики и рабочие, старик сторож уже сидел в своей будке и читал газеты. Повсюду можно было видеть женщин в чёрном, они сажали или поливали цветы, подстригали не в меру разросшуюся траву. А в кронах больших каштановых деревьев щебетали птицы.
Я никогда прежде не видел его. Это был высокий, широкоплечий молодой человек, небритый, в потрёпанном костюме. Складки на лбу, зычный голос, привычка лукаво подмигивать собеседнику придавали ему, как говорится, «солидный и многоопытный» вид.
- Вы не из наших мест?
- Я не был дома девять лет, - отвечал он.
Откинувшись назад, он вытянул ноги и оглядел кладбище. Из кармана пиджака у него торчали немецкие и французские газеты.
- Как грустно на таком вот кладбище, - сказал он. - Столько мертвецов на одном пятачке. Сколько затрачено сил, и как ничтожен итог.
- О чём вы?
- Здесь военное кладбище.
«Ага, он за вечный мир!» - подумал я. Он продолжал:
- Но всего постыдней этот культ смерти, этот способ оплакивания мертвецов... Бесполезная добродетель...
Торопливо махнув рукой, он поудобней устроился на скамейке.
- Известно ли вам, что в граните, высящемся на этих могилах, замурован огромный капитал? Здесь разбрасывают по песку дорогие цветы, сооружают скамейки, на которых удобно сидеть и плакать; воздвигают, словно поклоняясь языческим идолам, священные камни из глыб, добытых в карьерах Грефсеносена, - целое состояние, превращённое в камень. Единственный в городе островок, которому не угрожает банкротство, - это кладбище... Не правда ли, тут есть над чем призадуматься, - продолжал он. - Однажды вложенный сюда, этот капитал останется здесь навеки, он неприкосновенен, потому что мертв. Однако он по-прежнему требует опеки, точнее, присмотра, требует слёз, цветов, которые лежат и вянут на всех песчаных холмиках. Одни венки подчас обходятся в полсотни крон штука.
«Он социалист! - подумал я. - Наверно, какой-нибудь бродячий подмастерье, побывавший за границей и выучившийся там негодовать против капитала, - да только какой уж здесь капитал!»
- Вы тоже нездешний? - спросил он.
- Да.
Он снова откинулся на спинку скамьи и, задумавшись, всё моргал и моргал.
Мимо прошли, благоговейно перешептываясь, старичок со старушкой, оба с палками, сгорбленные, - наверно, спешили к могилке своего ребёнка. Налетел ветер; взметая вихри пыли и цветочного мусора, чуть слышно шелестели опавшие листья, кружась по дорожкам и вспыхивая на солнце.
- Видите, - вдруг произнёс он, не меняя позы, только сверкнув глазами, - видите вон ту даму, которая идёт нам навстречу? Посмотрите на неё повнимательней, когда она поравняется с нами.
Что ж, это было нетрудно. Она чуть не задела нас краем своего чёрного платья, а вуалью коснулась наших шляп. За ней шла маленькая девочка с цветами в руках, а за той - женщина с садовыми граблями и лейкой. Все трое скрылись за поворотом, ведущим к нижней части Христова кладбища.
- Ну, как? - спросил он.
- Что?
- Вы ничего не заметили?
- Ничего особенного. Она посмотрела на нас.
- Прошу простить - она посмотрела только на меня. Вы улыбаетесь, вы готовы заверить меня, что не станете со мной спорить. А дело обстоит вот как: несколько дней назад она точно таким же образом прошла мимо меня. Я сидел на этой же скамейке и разговаривал с могильщиком, пытаясь заронить в его ум хоть каплю сомнения в добропорядочности его ремесла...
- Зачем же?
- А затем, что он вскапывает землю без всякой пользы, напротив, с огромным вредом для всего живого, что кормится землей.
«Вот оно что - ты, значит, бедный заблудший вольнодумец! - подумал я. - Разве господь когда-либо запрещал предавать земле мертвецов? Право, приятель, ты начинаешь мне надоедать!» Так подумал я про себя.