Избранные произведения в 2-х томах. Том 2

— Я не думаю, я это знаю, — уверенно сказал Шамрай. — А теперь всё-таки улыбнись, хоть самую чуточку.

Губы Петра Могилянского едва заметно дрогнули, раздвинулись. Еле заметная усмешка мелькнула в глазах, и от этого всё лицо парня вдруг изменилось: стало чуть-чуть смущённым и виноватым. Будто стыдно стало за то, что не мог этого сделать раньше.

— Вот, теперь всё хорошо, теперь мы против целой гитлеровской дивизии выстоим, — Шамрай улыбнулся, кивнув на хлеб и консервы. — Теперь ты настоящий боец. Давай, заправляйся, недаром же сказано: «В обороне — харч первое дело».

Он шутил спокойно и весело, будто не было перед ним смертельной опасности. А у самого нервы сжаты в кулак и каждое движение, каждое слово подчинялись железной воле. На сколько может хватить такого напряжения — неизвестно, да и стоило ли над этим раздумывать. Сколько нужно будет, столько и выдержат.

Они сели на земляной пол, поближе к ящику, заменившему им стол.

— Смотри, какая красота!

Шамрай взял с опрокинутой коробки из-под патронов два красных помидора.

Вчера вечером их принесла баба Ульяна из соседнего села. Погоревала, немного поплакала и, когда уходила, быстро, опасаясь, чтобы не обиделись парни, перекрестила их дрожащей рукой.

Шамрай разрезал помидор, посолил, одну половину протянул Могилянскому. И в этот момент ударил первый взрыв.

У Могилянского дрогнула рука, сочный помидор, выскользнув, упал на зелёные сосновые ветви, которыми был устлан пол землянки.

— Ешь, — жёстко приказал Шамрай и протянул бойцу другую половину помидора, — у нас ещё есть время, артподготовка продлится минут двадцать.

— Я… я не могу.

— Надо! Ешь! Вот так, просто, клади кусок в рот и жуй.

Снаряд ударил совсем рядом. Дзот вздрогнул. С потолка сквозь балки наката посыпался песок. Могилянский испуганно оглянулся.

— Не обращай внимания! Ешь.

Теперь эти слова Шамрай говорил уже себе, потому что страх всё сильнее и сильнее стискивал и его сердце. Хотелось сорваться с места, выбежать из этой проклятой норы, спрятаться в тихом, прохладном лесу, где так пряно и терпко пахло дубовыми листьями и дятлы с глухим пулемётным стуком, не обращая внимания на канонаду, усердно долбили прелую кору.

Он подавил в себе это чувство и, рисуясь своим спокойствием, прочной властью над собой, положил в рот хлеб с кусочком леща, пожевав, проглотил и. снова приказал себе: «Ешь!»

Спокойствие, как и паника, заразительно. Только паника охватывает мгновенно, как взрыв, а спокойствие распространяется медленно, тихо завоёвывает свои позиции. Посматривая на командира, успокоился и Могилянский, даже откусил от помидора.

Землянку снова тряхнуло. Запахло чадным тротиловым дымом. Шамрай взглянул в амбразуру: тихое, безлюдное поле, полное июльской красоты и солнечной нежности раскинулось перед его взглядом. Не верилось, что именно из этой видимой полоски тёплого голубого неба падает и падает, целясь в твоё сердце, смерть.

— Минут через десять начнут. Доедай…

Пётр уже овладел собой. Аккуратно вытер хлебной коркой пустую консервную банку. Стараясь сдержать дрожание рук, сложил остатки обеда, завернул в газету и сунул в угол землянки.

Следующий снаряд разорвался над самым дзотом. На счастье, не тяжёлый, гаубичный, а обычный, полковой артиллерии, но и того хватило, чтобы землянка, качнувшись, перекосилась, потом всё-таки выровнялась, выстояла.

— Точно бьёт, зараза, — со злостью сказал Шамрай.

— Это хорошо, — откликнулся Могилянский.

— Что хорошо?

— По теории вероятности снаряд в одно и то же место дважды не попадает. Почти никогда.

— Это по теории. А у нас с тобой практика. Во всяком случае, пусть нам повезёт хоть теоретически. Всё-таки легче. Давай к пулемёту.

Привычно легли они на свои места. Совсем низко над ними гремел и лютовал, будто хотел уничтожить всё на свете, огненный шквал артподготовки. Осколок снаряда, словно злая оса, влетел в амбразуру, хищно впился в свежую балку наката.

Не сказав ни слова, оба надели каски. Тетерь долина перед ними стонала от боли под тёмною завесой фугасных разрывов. Её красота и голубой покой померкли и пропали, словно серой жёсткой кистью стирая живые краски, прошлась по ней война.

— Сейчас пойдут, — сказал Шамрай.

Его чуткое ухо ясно уловило среди грохота разрывов гудение моторов. Так во время грозы, между ударами грома, слышится особенно отчётливо, как жужжат потревоженные мухи.

Последний разрыв вздыбил песок метрах в десяти перед амбразурой, и вдруг, словно обрезанная ножом, смолкла канонада.

Пётр Могилянский взглянул в амбразуру и тихо охнул. Немцы были совсем рядом — метрах в двухстах. Во время артподготовки, невидимые за фонтанами разрывов, они продвигались вперёд, вплотную прижимаясь к огненному валу. Такая тактика требовала большой сноровки и точности, но разве не было у них времени научиться? Разве не было победы над Польшей и Францией, поразбойничали в Европе, было время попрактиковаться.

Четыре небольших танка шли по сторонам шоссе, середина дороги оставалась безлюдной. Под прикрытием танков, пригибаясь, часто падая и вновь поднимаясь, бежали автоматчики.