Избранные произведения в 2 томах. Том 2. Тень Бафомета

— А вон там в глубине, — снова послышалось повеление неугомонного шефа, — поместить для самого дальнего фона Иисуса в пластмассовом гробу, а за ним полукругом двенадцать апостолов с Иудой Искариотом во главе. Выставить его наперед, негодяя! Пусть он со стыда сгорает, висельник! Идем дальше! Живее!… Туда вон бессовестного разбойника! Туда торговца косоглазого с мошной! Туда, туда! Под торбу с ладанками и колокольчиками из Лорето! Ну вот, витрина более-менее готова. Остается подчеркнуть детали и навести окончательный лоск. Гжесек, разбросай тут внизу несколько требников! Петрик, сбегай за евангелиями и псалтырями! Они там, в угловом шкафу. Эту книжечку с духовными стихами в оранжевой кожице выставьте на самый вид, прямо под стекло — с золотым обрезом, да на индийской бумаге, да с шелковыми закладками! Загляденье! Так. Молитвенники и часословы сложите стопочкой посередке. Да не забудьте о лопатках для выпекания облаток! Ковчежец с предметами для святой мессы поставьте вон в ту нишу! Прибить к притолоке два звонка со шнурками! Тут и там расставьте небрежно этак на подносах флакончики, стеклянные и хрустальные, и ларчики для хранения гостий. Хорошо. На этом стояке развесить четки! От каждого сорта по две штуки! Пару кокосовых, пару стеклянных, пару костяных! Из коралла и перламутра по одной штуке да по одной из самых шикарных — из гранатов, аметистов и ляпис-лазури. Баста! Витрина номер один готова. Раздайтесь, хлопцы! Я хочу кинуть взгляд на картину в целом.

Картина, видимо, его впечатлила, ибо пан Хромоножка потер от удовольствия руки и приступил к оформлению следующей витрины. В ней должны были расположиться изделия из золота, серебра и металла. Вскоре выставочная ниша замерцала бликами бронзовых кружек, позолоченных сосудов для хранения освященных гостий, серебряных чаш и ковчежцев. В глубине, на драпировке из голубого плюша, вырос лес крестов и разнообразных светильников. Под левой стеной распустились металлическими гроздьями многорукие канделябры, лампады и подсвечники; с достоинством расставились узорчатые медные тазы для омовения рук перед мессой. Сверху свисали позолоченные и лакированные люстры, кадильницы, никелированные и серебряные, оксидированные бра. К правой стене приникли латунными губами кропильницы, мисы, умывальники. В глубине, на подкладке из красного шелка, устроились склянки для кадильного ладана, баночки для лампадного масла, металлические кропила, подносики из китайского серебра, алюминиевые медальончики, миссионерские крестики и огнеупорные образки из асбеста. Посреди витринного потолка затеплилась вечным стражем негасимая лампада, испускающая нежный красноватый свет…

На пороге магазина показалась высокая фигура прелата. Лицо гостя, выразительное, с резко обрисованными чертами, вреза, лось в память с первого взгляда. Фанатичная набожность, словно заключившая тайный союз с жестокостью, придавала ему странное выражение; черные, глубоко посаженные глаза горели угрюмым огнем. Сильные, должно быть, страсти сотрясали это геркулесово тело, и долгой была борьба с ними, прежде чем ему удалось победить их напряжением стальной воли. Этот необычный человек был, вероятно, тяжел для окружающих, но и самому себе он явно сделался в тягость. В тайных борениях незаметно очерствела душа. Казалось, он вышел из средневековья, тронутого тенью громадных сатанинских крыльев, — от фигуры ксендза Дезидерия Правиньского веяло холодом готических соборов, сумрачностью длинных монастырских галерей.

Хромоножка при виде гостя радостно зарумянился и, воссияв довольной улыбкой, бросился ему навстречу.

— Какой сюрприз! Какая нежданная честь! Слуга покорный вашего преподобия, слуга покорный! От всего сердца приветствую вас в сем недостойном доме! Входите же, прошу вас! Не угодно ли расположиться в кресле?

И, ни на минуту не прекращая поклонов и любезных ужимок, он указал гостю на старинное кресло, выдвинутое из угла.

— Хвала Господу нашему Иисусу Христу! — лаконично ответил ксендз на бурный поток приветствий и медленным тяжелым шагом проследовал в глубь магазина.

— In saecula saeculorum! In saecula saeculorum! — зачастил в ответ Хромоножка. — Да возрадуется небо и все праведники, да изничтожится сатана с ангелами его. О, кого я вижу! — внезапно прервал он свою благочестивую тираду, меняя тон. — И вы ко мне в гости, пан каноник? Что за день, какое многообещающее начало для моего предприятия! Покорный ваш слуга, прошу, входите, пожалуйста, сыщется кресло и для вас. Какой день, какой удачный день!

Рассыпаясь в любезностях, он старался просверлить пытливым взором второго гостя — ранее заслоненный импозантной фигурой отца Дезидерия, тот лишь теперь четко обрисовался в дверном проеме.