─ Вы ведь не одобрили мою мысль послать запрос, ─ словно укоряя, ответил подполковник.
─ Пошлите, ─ тихо сказал Мотылин и встал тяжело, ─ вообще работа с кадрами у нас запущена, может, оттого все и произошло.
От сравнительно спокойного его состояния, наметившегося было на заседании исполкома, не осталось и следа. Домой он приехал в подавленном настроении, жену, которая приступила к нему с расспросами относительно Любови Николаевны ─ ее подруги, Мотылин оборвал чуть ли не грубо и, не ужиная, заперся в кабинете, переключив туда телефоны, и продремал, сидя в одежде, всю ночь, словно рядовой дежурный, ожидающий вызова. Телефоны за ночь ни разу не позвонили, но на рассвете Мотылин, так же как и многие, был поднят выстрелами, прозвучавшими сперва в отдалении, а потом все ближе и интенсивнее. Дело состояло в том, что ночью по инициативе подполковника были проведены массовые аресты. Причем проводились они в обстановке всеобщего беспокойства по горячим следам, часто без разбору и с применением методов самого крайнего толка. Ко всему еще, поскольку аресты были массовые, помимо работников карательных органов в них участвовало большое число людей неопытных, солдат-новобранцев, курсантов пехотного училища и т.д. Были случаи избиения задержанных, были случаи применения оружия, был даже случай настоящего боя, когда два брата начали перестрелку и из охотничьих ружей убили лейтенанта, руководившего арестом. В общем, к утру весь город был на ногах, и у здания обкома собралась огромная толпа, требовавшая освобождения арестованных. Мотылин, который в мятом пиджаке и галстуке, то есть так, как он просидел ночь, с трудом пробрался в обком с заднего подъезда, явился как раз тогда, когда перестрелка началась и перед зданием обкома.
─ Что происходит? ─ крикнул он своему секретарю, бледному и с отвисшей от страха нижней челюстью. ─ Что за мерзость, как смеют стрелять в народ?… Кто распорядился?…
─ Первые выстрелы прозвучали из толпы, ─ ответил секретарь, стараясь справиться со своей отвисшей челюстью, ─ убили двух солдат… Тогда офицер, командовавший ротой, сам распорядился… Уголовный элемент действует, подстрекает…
─ Немедленно прекратить, ─ чувствуя никогда еще не испытанные дрожание и слабость в ногах, крикнул Мотылин, ─ я буду говорить с народом…
─ Это опасно, ─ пытался вставить слово секретарь.
─ Молчать! ─ крикнул Мотылин ни в чем не повинному, перепуганному насмерть секретарю. ─ Зажрались в распределителях, а народ голодает… И этого ко мне… Этого подполковника… Как его?… И остальных… Где сотрудники, почему обком пустой?…
Мотылин рванул задернутые шторы, толкнул дверь и вышел на балкон. В утреннем осеннем воздухе по-фронтовому остро пахло жженым железом. Сизый дымок полз над площадью. Люди разбегались и вновь собирались кучами.
─ Народ! ─ набрав побольше воздуха, крикнул Мотылин. ─ С вами говорит первый секретарь обкома… Мотылин я… Все арестованные будут освобождены… Все виновные в нарушении социалистической законности наказаны… Советская власть есть власть народа, и она не позволит… ─ на эту фразу, явившуюся вдруг с митингов революции и гражданской войны, раздались несколько выстрелов из охотничьих ружей…
Секретарь схватил Мотылина сзади за плечи и с силой втащил его с балкона в кабинет. Мотылин сел в тяжелое кожаное кресло и, чувствуя сильную боль в сердце, сидел так, пока не послышались по-военному четкие шаги. Подполковник явился чисто выбритый, хоть и с набрякшими от бессонной ночи глазами. Подворотничок его был белоснежен, и через плечо он был перетянут портупеей.
─ Ах, явились, ─ сказал Мотылин, не отвечая на приветствие, заранее предвкушая, как он рассчитается за вчерашнюю свою слабость, за то, что вчера в комнатушке исполкома он, Мотылин, фактически предал себя, и близких ему людей, и всю страну (именно так гиперболически нервно он подумал), предал во власть этого душителя. ─ Что вы натворили? ─ сказал Мотылин. ─ Что вы натворили ночью?… Кто вам позволил?…
─ Я не понимаю вопроса, ─ остро ответил подполковник, ─ если речь идет о задержании преступников…
После этих слов Мотылин вскочил и дальнейшее уже помнит обрывками. Он помнит, как подбежал к двери и запер ее. После этого он стукнул кулаком по столу и крикнул совсем уж визгливым и чужим голосом. (По-моему, тем самым голосом, какой явился у меня в период реабилитации, каким кричит обычно не рабочий класс, а озлобленные, измученные интеллигенты.)
─ Советская власть еще жива… Сволочь… Не надейся…
─ У вас припадок, ─ холодно ответил подполковник, ─ вам нужен врач.
─ Пусть я полечу, ─ крикнул Мотылин, ─ и поделом… Но и ты… Ты… ты будешь работать завхозом… Или управдомом… Голованова вчера на допрос возил, а подлинные преступники где?… Антисоветчики, подстрекатели где?…
─ Не Голованова, а Натерзона, ─ усмехнувшись ответил подполковник.
─ Молчать! ─ крикнул Мотылин. ─ Это ты… вы… все вы натворили, все вы опоганили… Хрущев вам волю дал… При Сталине таких, как ты, к стенке. ─ Тут силы оставили его, и он медленно начал опускаться посреди кабинета на толстый и мягкий ковер.