Избранные произведения в двух томах. Том 2

Иван разгребал ладонью шуршащую мелкую гальку. В ямке, которую он вырыл, появилась влага — так неожиданно близко от раскаленной поверхности.

— Но все дело в том, — продолжал Хохлов, — что Бергер вовсе не исключение. Я могу вам назвать еще и другие имена. Это крупные инженеры — их с распростертыми объятиями встретили бы везде. Но они остались.

— Так ведь я не инженер, Платон Андреевич, — заметил Иван. — Мы люди маленькие.

— А, бросьте!.. — отмахнулся Хохлов. — Не прибедняйтесь. Вы сами отлично знаете, что происходит. Люди уезжают. Так же, как и вы. Кто их заменит? Неизвестно… Вполне вероятно, что придется сворачивать дело. А жаль.

— Что — жаль?! — весь так и вскинулся Иван. Помимо воли кулаки его туго сжались. — Жаль?..

Хохлов покосился на эти кулаки, но вроде бы не очень испугался. Только опять водрузил на переносицу свои непроницаемые очки.

— Не кипятитесь. Я все прекрасно понимаю — и явления и эмоции. Да, это было ужасно. Но поймите, дорогой Иван Сергеевич, что, кроме всего прочего, Воркута, Норильск, Магадан — это еще и подвиг. Притом подвиг вдвойне: его совершили те люди, над которыми так несправедливо надругались… Однако будет еще горше, если мы теперь попросту все это проклянем — и бросим. Все, что сделано вашими же руками.

Он снова поднялся, но на сей раз не так легко, а будто превозмогая усталость, и снова зашагал к своим вещам, брошенным неподалеку. Вернулся с пачкой папирос и коробком спичек.

— Прошу.

— Спасибо…

Иван с наслаждением закурил. Свое-то курево у него осталось далеко отсюда.

Хохлов тоже затянулся жадно. Отвернулся, помолчал, потом сказал глухо:

— Знаете, на Лыже дела плохи… Вы ведь работали в этом районе? Первая скважина — ваша?

— Моя.

— Ну вот. А теперь…

Он, однако, не договорил. Что-то отвлекло его внимание.

Иван тоже взглянул туда, куда смотрел Хохлов.

Справа, приближаясь к ним, по самой кромке берега, по самой грани воды и суши шла женщина. Вернее, она не шла, а шествовала, величественно переступая своими неимоверно длинными и красивыми ногами. Загорелая и черноволосая. На ней ничего не было, если не считать двух узких лоскутков: один лоскуток огибал бедра, а другой стягивал грудь, но только снизу, чуть-чуть, а все остальное наружу. Вот ведь, оказывается, как мало нужно, чтобы не быть нагой. И как много лишнего носят обычно.

Она шла берегом, и весь берег, весь пляж — уж во всяком случае добрая половина пляжа — сейчас, замерев, наблюдал за ней. Головы поворачивались вслед все враз и дружно, как подсолнухи на плантации.

А она шла, никого не замечая и будто даже себе самой не отдавая отчета в том впечатлении, которое она производит.

И только поравнявшись с тем местом, где лежали Иван Еремеев и Хохлов, она едва заметно кивнула и улыбнулась приветливо.

Как догадался Иван — не ему, а именно его соседу. Хотя тот и прятался за черными очками.

Сосед, просияв, тотчас вскочил — опять легко и молодо, тронул Ивана за плечо, мол, прошу извинить, я сейчас, одна знакомая, нужно переговорить кое о чем. И, догнав красавицу, которая как бы нарочно замедлила шаг, пошел с пой рядом…

Кажется, он был здесь не столь уж безнадежно одинок.

А вечером Иван сидел на балконе, в полотняном кресле, которые одни тут называли шезлонгами, а другие лонгшезами, но все равно, кресло было довольно удобное, — он сидел, смотрел на море и дышал воздухом, пахнущим кипарисовыми шишками.

Порывы изменчивого ветра доносили до его слуха обрывки музыки, какие-то невнятные слова, смех — там, в саду, в раковине, показывали кино. Иван не пошел: картину крутили уже по второму разу за его пребывание. На позапрошлой неделе они с Гришей уже смотрели это кино. А Гриша все-таки пошел: наверное, фильм ему очень понравился. Иван старался угадать по отдельным долетавшим словам, что там сейчас происходит и кто там смеется — то ли это зрители, то ли на экране.

Сумеречное море было тихо и, казалось отсюда, незыблемо. Его край, поглотивший солнце, сейчас был сиз и расплывчат.

Он был похож на размытую даль тайги, какой она видится, если смотреть с крутизны…

В этот вечер Иван принял решение.

Догуляв свой отпуск, он заехал в Грозный, в контору бурения, поблагодарил веселого кадровика за все его заботы, извинился, забрал свои бумаги и транзитным рейсом, через Москву, улетел на Печору.

Там, в базовом городе, Иван Еремеев заключил трудовой договор еще на три года. Прежние пятнадцать лет, согласно правилам, ему зачли в непрерывный стаж работы на Крайнем Севере.

Глава шестая

Он все пытал себя, допрашивал с пристрастием, и ответ был всегда один и тот же. Но Егор Алексеевич теперь уже никак не мог поверить, что именно так все и случилось, с того и началось.

Карьера Васи Шишкина