Избранные произведения в одном томе

Тин думает, что, может быть, эти люди в самом деле грустили. Разве можно сказать с уверенностью, что они не испытывали к матушке Мэв любви — хотя бы в одном из значений этого слова? Amor, voluptas, caritas[536]. Но он помалкивает — подобное мнение было бы слишком неприятно Джорри, особенно в сочетании с латынью: Джорри терпеть не может латыни и всего, что с ней связано. Она никогда не могла понять этой части жизни Тина. Зачем терять время на какие-то пыльные каракули давно забытых писак на давно мертвом языке? Тин такой умный, такой талантливый, он мог бы стать… (следует длинный перечень возможностей — совершенно нереалистичных).

Так что эту кнопку лучше не нажимать.

Словосочетание «болваны и бандиты» они подхватили в восьмом классе от своего директора школы: он обожал читать ученикам нотации, что им грозит превратиться в болванов и бандитов, особенно если они будут кидаться снежками с заложенным внутрь камнем или писать на доске матерные слова. «Болваны против бандитов» — так называлась игра, изобретенная Тином, когда он еще был популярен среди одноклассников, до начала «голубого периода». Нечто вроде «Захвата флага». В нее играли на школьном дворе, на мальчиковой половине. Девочки не могут быть болванами и бандитами, сказал Тин, только мальчики могут. Джорри обиделась.

Это ей пришло в голову называть случайных приятелей матушки Мэв («скорее уж, приятелей по случке», как съязвил однажды Тин) болванами и бандитами. Тин тут же воспылал отвращением к придуманной им игре; позже он решил, что этот эпизод, несомненно, способствовал его «голубизне».

— Ну, уж я-то тут ни при чем, — сказала Джорри. — Не я же их водила к нам домой.

— Дорогая, я тебя не виню, я тебя благодарю, — сказал Тин. — Я тебе искренне благодарен.

Кстати говоря, к тому времени — когда он уже начал понимать, что к чему, — это была чистая правда.

Мать не все время пила. Запои у нее случались только по выходным. По будням она ходила на работу — она трудилась секретаршей за гроши, дополняя скудную пенсию солдатской вдовы. И вообще она по-своему любила близнецов.

— По крайней мере, она не была садисткой. Правда, иногда увлекалась, — говорила Джорри.

— Тогда все били детей. И все увлекались.

И впрямь — тогда дети даже хвастались полученными взбучками и преувеличивали, чтобы взять верх над товарищами. Шлепанцы, ремни, линейки, щетки для волос, ракетки для пинг-понга — таков был тогдашний родительский арсенал. Юные близнецы жалели, что у них нет отца, который бы их бил, а есть только малоэффективная матушка Мэв: ее легко было довести до слез, притворившись, что наказание тебя непоправимо искалечило; ее можно было безнаказанно дразнить, от нее можно было убежать. Их было двое, а она одна, так что они сговаривались против нее.

— Наверное, мы были очень жестокие дети, — говорила Джорри.

— Мы не слушались. Нагличали. Отбились от рук. Но все же мы были очаровательны, согласись.

— Мы были мерзкие щенки. Бессердечные щенки. Безжалостные, — порой уточняет Джорри. Что это — раскаяние или хвастовство?

В подростковые годы Джорри претерпела болезненный инцидент с одним из болванов — тот застал ее врасплох, а Тин не вступился, поскольку в это время спал. Это до сих пор давит ему на совесть. Должно быть, именно из-за этого все ее отношения с мужчинами пошли наперекосяк, хотя, скорее всего, они бы в любом случае пошли наперекосяк, так или иначе. Теперь она обращает то происшествие в шутку — «Изнасилована троллем!» — но это ей не всегда удавалось. В начале семидесятых, когда многие женщины пустились во все тяжкие, тема изнасилования была для нее очень болезненной, но сейчас она вроде бы оправилась.

Не всему причина — изнасилование, думает Тин. Лично его никто из болванов не насиловал, но его отношения с мужчинами столь же беспорядочны, как у сестры, а может, и еще того хуже. Джорри однажды сказала, что беда — в его подходе к любви: он ее слишком концептуализирует. Он ответил, что это Джорри концептуализирует недостаточно. То было давно, когда они еще обсуждали любовь.

— Нам бы положить твоих и моих любовников в блендер, хорошенько измельчить и перемешать, — сказала однажды Джорри. — Прийти к среднему.

Тин ответил, что ее формулировки чрезвычайно брутальны.

Дело в том, думает сейчас Тин, что они никогда не любили никого, кроме друг друга. Во всяком случае, никого другого не любили безусловной любовью. Все прочие их любови включали в себя множество условий.

— Гляди-ка, кто откинул копыта! — восклицает Джорри. — Апофеоз Большого Члена!

— Это подходит к куче народа, — говорит Тин. — А я полагаю, ты имеешь в виду определенного человека. Я вижу, у тебя подергиваются уши, значит — кто-то важный в твоей жизни.

— Угадай с трех раз. Подсказка: он часто бывал в «Речном пароходе» в то лето, когда я вела их бухгалтерию бесплатно.

— Ты хотела хороводиться с богемой, — говорит Тин. — Что-то смутно припоминаю. Так кто это? Слепой Сонни Терри?

— Не говори глупостей, он уже тогда был дряхлым старцем.