Избранные произведения в одном томе

Трубки тогда, впрочем, курили, хотя они уже выходили из моды. В выходные надевали мокасины и джинсы — примитивные, но все же джинсы. Читали газеты, развалившись в шезлонгах искусственной кожи, с пуфиком в комплекте, пили «манхэттены», чтобы расслабиться, и курили в убийственных количествах; любовно мыли и полировали длиннющие машины с острыми плавниками и обилием хромированных деталей, прямо-таки пожиравшие бензин; стригли газон, толкая перед собой ручные машинки. Во всяком случае, так проводили уик-энд отцы одноклассников Марджори и Мартина. Тин с некоторой ностальгией воображал шезлонги, блестящие смертоносные автомобили и неуклюжие ручные газонокосилки. Если бы отец не погиб — может быть, Тину жилось бы лучше?

Нет. Ничуть не лучше, а, наоборот, просто ужасно. Ему пришлось бы таскаться на рыбалку; выдергивать рыбу из воды, а потом, мужественно сопя, ее убивать. Заползать под машину с гаечным ключом и употреблять в речи слова типа «глушитель». Претерпевать хлопки по спине и выслушивать от отца заявления, что тот им гордится. Разбежались.

— Хотя мать Хемингуэя это делала, — говорит Джорри.

— Пардон, что она делала?

— Одевала Эрни в платьице.

— А…

Близнецы в разговоре часто ходят кругами — впрочем, они знают, что в присутствии посторонних этого делать нельзя. Это раздражает — не их, каждый из них способен подобрать спущенную убежавшую петлю из речи другого, но это может намекнуть третьему собеседнику, что он лишний. Или, особенно нынче, создать у третьего собеседника ощущение, что у них двоих шариков не хватает.

— А потом он вышиб себе мозги, — говорит Тин. — Что лично я делать не собираюсь.

— Лучше не надо, — соглашается Джорри. — Будет очень неэстетично. Кровавая каша на стенах. Если уж тебе так приспичит, лучше прыгнуть с моста.

— Огромное спасибо, я буду иметь в виду твой совет.

— Всегда пожалуйста.

Так они и общаются — словно персонажи кинокомедий тридцатых годов. Братья Маркс. Хепберн и Трейси. Ник и Нора Чарльз, за вычетом бесконечных мартини, которые Джорри и Тину уже не по силам. Они скользят по поверхностям — ледяным, тонким, блестящим; они избегают глубоких мест. Этот комический дуэт слегка утомляет Тина. Возможно, Джорри он тоже утомляет, но каждый из них выполняет свои обязательства перед другим.

Тин все равно стал «голубеньким» — близнецы считают, что таким образом судьба остроумно подшутила над их матерью, хотя ко времени, когда Тин перестал скрывать свою голубизну, мать уже умерла. Переход границы должен был бы произойти в другом направлении — ведь это Джорри носила одежду не своего пола, — но в конце концов не произошел, поскольку она всегда недолюбливала других женщин.

И неудивительно, если присмотреться к их матери. Матушка Мэв была не только тупа, как мешок молотков, но со временем так и не смогла побороть скорбь по усопшему мужу и запила. Она таскала из копилок детей деньги на опохмел. Еще она приводила домой болванов и бандитов, с целью — как выражался Тин много позже, рассказывая об этом на вечеринках, — вступить с ними в половое сношение. Обхохочешься! Услышав, что открывается передняя дверь, близнецы сбегали через черный ход. Или прятались в погребе, а потом, когда все затихало, прокрадывались наверх, чтобы подглядеть за «сношениями». Если дверь спальни была закрыта, они подслушивали.

Что они обо всем этом думали в детстве? Они не помнят — исходная сцена облеплена, словно слоями обоев, многочисленными бездумными и, возможно, мифологизирующими пересказами. Изначальные очертания уже не видны. (Взаправду ли собака выбежала из дома с огромным черным лифчиком в зубах и зарыла его на заднем дворе? Да и была ли у них собака? Взаправду ли Эдип разгадал загадку сфинкса? Взаправду ли Язон похитил золотое руно? Все это — вопросы одного плана.)

Тина эти якобы смешные семейные байки давно уже не забавляют. Мать умерла рано, и довольно неприятной смертью. Конечно, любая смерть неприятна, оговаривается про себя Тин, но все же в разной степени. Быть выставленной на улицу после закрытия питейного заведения, переходить дорогу в неположенном месте, ничего не видя из-за скорбных вдовьих слез, и попасть под грузовик — чрезвычайно неприятная смерть. Зато быстрая. И еще смерть матери привела к тому, что ко времени поступления в университет Тину и Джорри уже не приходилось общаться с болванами и бандитами. Malum quidem nullum esse sine aliquo bono[535], записал Тин в дневнике, который вел время от времени. Нет худа без добра.

У двух болванов хватило наглости явиться на похороны — это может объяснить болезненную фиксацию Джорри на погребальной теме. Она до сих пор жалеет, что так это и спустила: подумать только, явились к могиле, притворялись печальными, рассказывали близнецам, какой прекрасной, добросердечной женщиной была их мать, каким хорошим другом! «Другом, черта с два! Скажите уж прямо, безотказной давалкой!» — ярилась Джорри. Надо было так им и сказать; надо было устроить сцену. Надавать по мордам.