Джорри никогда особенно не умела танцевать, но выезжала на энтузиазме. Неуклюжая, ногастая, как жеребенок-стригунок, она металась из стороны в сторону, мотая расплетшейся гривой волос. Но их компашка считала, что это круто, когда Тин и Джорри вдвоем зажигают на танцполе, ведь они близнецы. Тину удавалось создать впечатление, что Джорри на самом деле неплохо танцует — он с самого детства старался, насколько мог, защищать сестру от последствий ее собственного безрассудства. Кроме того, под предлогом танца с Джорри он мог отвертеться от притязаний очередной царицы бала, с которой в это время вроде бы гулял. Ему было из кого выбирать, и он слыл отменным сердцеедом. Это его устраивало.
Его всегда удивляла собственная популярность у красоток-ровесниц. Впрочем, если вдуматься, ничего удивительного: он умел сочувственно слушать, был всегда готов подставить жилетку, никогда не пытался раздевать девушек насильно, припарковав машину, хотя и проделывал положенное количество обжиманий после танцев — пусть не думают, что у него воняет изо рта. Если девушка самоотверженно предлагала пойти дальше — расстегнуть лифчик, скрывающий острые грудки, стащить эластичный пояс для чулок, — Мартин вежливо отказывался.
«Утром ты будешь об этом жалеть», — наставлял он очередную девицу. И это правда, наутро она бы раскаивалась, плакала бы в телефонную трубку, умоляла бы его никому не говорить; и, конечно, боялась бы беременности, как боялись все до появления противозачаточных таблеток. А может, наоборот — надеялась бы на беременность, чтобы заловить его в сети раннего брака — его, Мартина Великолепного! Завидная добыча!
И еще он никогда не хвастался своими победами, в отличие от менее желанных и более прыщавых юнцов. Когда в школьной раздевалке — спартанское убожество, холод, сквозняки, мурашки на голых телах — всплывал вопрос его ночных приключений, он лишь загадочно улыбался, а все остальные ухмылялись, подталкивали друг друга локтями и братски хлопали его по плечу. Помогало еще и то, что он был высокий и гибкий, звезда школьной команды по легкой атлетике. Он специализировался на прыжках в высоту.
Какой негодяй.
Какой джентльмен.
Джорри не хочет плясать на могилах в одиночку — она вообще ничего не хочет делать в одиночку. Если достаточно долго пилить Тина, он соглашается пойти с ней на очередной скорбный «девичник», хоть и говорит, что на этих сборищах у него глазные яблоки выпадают от скуки. У него нет никакого желания крутиться среди старух, которые притворно скорбят, перетирая беззубыми деснами сэндвичи на хлебе без корки, и втихомолку радуются, что сами-то живы. Он находит интерес Джорри к ритуалу последнего перехода чрезмерным и даже нездоровым и неоднократно говорил ей об этом.
— Я всего лишь отдаю последнюю дань уважения, — отвечает она, и Тин фыркает. Это шутка: для них обоих уважение всегда мало что значило, кроме случаев, когда его надо демонстрировать.
— Ты просто хочешь позлорадствовать, — отвечает он, и на этот раз фыркает Джорри — ведь он попал в точку.
— Как ты думаешь, мы с тобой слишком чувствительные? — спрашивает она иногда. «Потрясающее чувство юмора» — одно дело, а вот чрезмерная чувствительность — другое.
— Конечно, мы слишком чувствительные, — отвечает он. — От рождения! Но нет худа без добра: ведь бесчувственность несовместима с хорошим вкусом.
Он не добавляет, что у Джорри все равно со вкусом не очень — и с течением времени становится все хуже.
— Наверное, мы могли бы стать гениальными убийцами-психопатами, — сказала она однажды, лет десять назад, когда им было всего по шестьдесят с небольшим. — Мы могли бы совершить идеальное преступление — убить случайно выбранного совершенно незнакомого человека. Столкнуть его с поезда.
— Никогда не поздно, — ответил Тин. — Во всяком случае, я внес это в список дел, до которых когда-нибудь дойду. Но я жду, пока заболею раком. Раз уж придется уходить, уйдем элегантно; прихватим с собой кого-нибудь. Разгрузим планету. Хочешь еще тост?
— Не вздумай болеть раком без меня!
— Хорошо. Как бог свят, не буду. Разве что раком простаты.
— Не смей! Я буду чувствовать, что ты меня бросил.
— Если у меня найдут рак простаты, — заверил ее Тин, — я торжественно обещаю организовать пересадку простаты и тебе, чтобы ты могла разделить со мной это переживание. Я знаю кучу народу, кто не откажется удалить себе простату прямо сейчас. Тогда они хотя бы начнут высыпаться по ночам, не придется все время бегать.
Джорри ухмыльнулась:
— Ну спасибо тебе. Я всегда мечтала иметь простату. Еще один пункт в списке жалоб на преклонные годы. Как ты думаешь, может, донор согласится отдать всю мошонку?
— У тебя чрезвычайно грязный язык, — сказал Тин. — Впрочем, я не сомневаюсь, что это намеренно. Еще кофе?