— О, — Вильма понимает, что расслышала неправильно: не «Нащерет», а «Наш черед». — Их черед делать что?
— Жить, насколько я понимаю. Я слышал выступление одного из них по телевизору: их сейчас интервьюируют все кому не лень. Они говорят, что мы уже пожили. Люди нашего с вами возраста. И испортили все, что можно. Убили планету из-за собственной жадности и все такое.
— В этом что-то есть, — говорит Вильма. — Мы и вправду много напортили. Хотя и не нарочно.
— Они — обыкновенные социалисты! — Тобиас не любит социалистов; все, кто ему не нравится, оказываются социалистами под той или иной маской. — Ленивые социалисты! Вечно пытаются захапать то, ради чего другие трудились.
Вильма так и не узнала точно, откуда у Тобиаса деньги — и немалые, раз он смог позволить себе не только череду бывших жен, но и просторные апартаменты в «Амброзии». Она подозревает, что он занимался сомнительными сделками в странах, где любые сделки — сомнительны. Но он осторожен и не распространяется о начале своей финансовой карьеры. Он говорит только, что владел несколькими компаниями, которые занимались международным импортом и экспортом, и удачно вложил деньги, хотя богатым себя назвать не может. Впрочем, богатые люди никогда не говорят, что богаты: они считают себя «обеспеченными».
Вильма и сама была обеспеченной — при жизни мужа. Вероятно, она все еще обеспеченная. Она уже не следит за тем, что происходит с ее накоплениями: этим занимается частная компания по управлению инвестициями. За компанией следит Элисон — насколько ей это удается с Западного побережья. Но «Амброзия» до сих пор не выкинула Вильму на улицу, так что, вероятно, для оплаты счетов деньги пока есть.
— И чего они от нас хотят? — спрашивает Вильма, стараясь, чтобы голос не звучал обиженно. — Эти люди с плакатами. Я вас умоляю. Как будто мы им можем чем-то помочь.
— Они говорят, что мы должны потесниться. Освободить место для них. У них и на некоторых плакатах так написано: «Освобождайте место».
— Я полагаю, они имеют в виду, что мы должны умереть. А булочек сегодня нету?
Иногда им подают вкуснейшие булочки «паркер-хаус», свежие, только что из печи. Чтобы жильцы чувствовали себя как дома, диетологи «Амброзии» сознательно пытаются воспроизвести то, что считают аутентичным меню семидесяти-восьмидесятилетней давности. Макароны с сыром, суфле, заварной крем, рисовый пудинг, желе ярких цветов, украшенное взбитыми сливками. У всех этих блюд есть и дополнительное преимущество: они мягкие и не представляют опасности для шатких зубов.
— Нет, — отвечает Тобиас. — Сегодня нет. Вот несут пироги с курицей.
— Вы думаете, они опасны? — спрашивает Вильма.
— Здесь — нет. Но в других странах они занимаются поджогами. Эта группа. Они говорят, что они — интернациональное движение. Что на борьбу поднимаются миллионы.
— О, в других странах вечно кто-нибудь занимается поджогами, — небрежно говорит Вильма. Она слышит свой голос, произносящий: «Если доживу». Та же уверенность: со мной ничего подобного случиться не может.
Идиотка, говорит она себе. Не выдавай желаемое за действительное. Но она никак не может заставить себя ощутить угрозу, во всяком случае — угрозу, исходящую от этих клоунов за воротами.
После обеда Тобиас напрашивается к ней на чай. Его окна выходят на другую сторону здания. Оттуда видна вторая половина территории усадьбы — посыпанные гравием дорожки, скамейки (расположенные очень часто, специально для тех, кто легко сбивается с дыхания), элегантные беседки, где можно укрыться от солнца, и газон для крокета и прочих веселых игр. Тобиас все это видит и неоднократно описывал Вильме в выразительных подробностях, а вот парадные ворота ему не видны. Кроме того, у него нет бинокля. Поэтому он пришел сейчас к Вильме — ради вида из окна.
— Теперь их больше, — говорит он. — Наверно, около сотни. Некоторые в масках.
— В масках? — переспрашивает заинтригованная Вильма. — Как на Хэллоуин?
Она представляет себе гоблинов и дракул, принцесс, ведьм, элвисов пресли.
— А я думала, носить маски на публичных мероприятиях незаконно.
— Нет, не как на Хэллоуин, — говорит Тобиас. — Маски младенцев.
— Розовые? — Вильма слегка вздрагивает — ей становится страшно. Толпа в масках младенцев — это пугает. Орда младенцев размером со взрослого человека, возможно, склонных к насилию. Вышедших из-под контроля.
На столе два-три десятка человечков взялись за руки и водят хоровод вокруг чего-то — вероятно, сахарницы: Тобиас любит чай с сахаром. На женщинах юбки будто из нескольких слоев розовых лепестков, на мужчинах — синие переливчатые одежды цвета павлиньего хвоста. Роскошные одежды с тончайшей вышивкой. Трудно поверить, что они ненастоящие: они выглядят так натурально, так детально проработаны.
— Некоторые, да. Есть еще желтые и коричневые.