Избранные произведения в одном томе

Я наклонялся к ней… Мгновенное лобзанье…

И, пристыженные, мы разлучались вновь.

Порой, покинув плот, шалунья взором жадным

Звала меня прилечь на поле виноградном

Иль уводила в сад. И, лежа там в кустах,

Мы на любовь зверей, смеясь, глядели с нею:

Две бабочки неслись на четырех крылах,

Двойной нелепый жук переползал аллею.

Она брала лесных любовников с земли

И целовала их. Две птички в упоенье

Порхнули и сплелись. Но их совокупленье

Нас не смутило, нет! — Мы, вторя им, легли.

Когда в вечерний час, желанием измучен,

Я замечал, бродя вблизи речных излучин,

Как движется она меж стройных тополей,

На властный зов любви спеша из темной дали,

Будя лучи луны, что безмятежно спали

Среди немых кустов и дремлющих аллей, —

Я вспоминал тогда о женщинах восточных,

О девах библии в их древней красоте,

Безудержных в любви, прелестных и порочных,

Подобных ангелам в вечерней темноте.

IV

Усталый, задремал хозяин у порога,

И прачечная — днем! — уже пуста была.

От почвы пар валил, как от спины вола

В полдневную жару. Но чувств моих тревога,

Но жар сердечный был сильней, чем жар дневной.

Все звуки умертвив, царил палящий зной:

Лишь пьяный смех порой, да говор из лачуги,

Да где-то, капая, незримая вода

С челна, как терпкий пот, стекала иногда.

И углем рдеющим был рот моей подруги.

Как пламень, поцелуй вдруг вспыхивал и гас, —

Так из костра летят горящих брызг каскады, —

И бешенство любви испепеляло нас.

Все замерло вокруг, лишь прыгали цикады,

И — солнечный народ! — от зноя все смелей

Трещали, как костер, средь выжженных полей.

Безмолвны, взор во взор, тела сплетая страстно,

С лиловой синевой вкруг воспаленных глаз,

Мы в нашей бледности теперь читали ясно,

Что пагубной, как смерть, любовь была для нас,

Что в нашей страсти жизнь из тела уходила:

И распрощались мы и поклялись с тоской,

Что уж не встретимся под вечер над рекой.

Но нет, в обычный час неведомая сила

Вновь погнала меня — едва померкнул свет —

Изведать, возвратить тот сладострастный бред,

Пылая, вспоминать восторг соединений,

Лежать на ложе том, мечту свою дразня.

И что ж? Придя в приют минувших упоений,

Я увидал ее: она ждала меня.

С тех пор, сжигаемы палящей лихорадкой,

Мы жар губительный торопим с дрожью сладкой.

Пускай приходит смерть, — всесильная любовь

В объятья нас влечет, воспламеняя кровь.

Не целомудренно мы любим, не пугливо.

Тем ярче наша страсть, чем жребий наш страшней.

Мы призываем смерть, меняя торопливо

На ласки бурные остаток наших дней.

И мы безмолвствуем. Для этих упоений

Есть только крик любви — призывный клич оленей.

На теле я храню скользящий трепет рук;

Желаньем терпким полн, алкаю новых мук.

И если жаждет рот — он жаждет губ горящих;

В слияньях, чей огонь, как бой, смертелен был,

Угасла мощь моя, питая страстный пыл;

Обуглилась трава на ложе ласк пьянящих.

И там, где до зари сплетали мы тела,

На землю голую от них печать легла.

Когда-нибудь в траве, куда нас пламень бросил,

Нас, мертвых, подберут и кинут в утлый челн,

И вдаль мы поплывем под мерный говор волн,

Целуясь вновь и вновь при содроганьях весел.

И в яму вышвырнут любовников тела,

Которых смерть в грехе из жизни унесла.

Но если тень встает из замогильной сени,

Мы будем приходить к реке в вечерний час,

И селянин, крестясь при виде наших теней,

Помянет прошлое, проводит взглядом нас

И молвит перед тем, как завалиться в спячку:

«Умерший от любви все любит свою прачку!»

ДИКИЕ ГУСИ

Безмолвие. Умолк тревожный птичий грай,

Лежит, в снега одет, под небом мертвый край,

Одни лишь вороны все рыщут за добычей,

Пятная белизну и в снег вонзая клюв.

Но возникают вдруг под серым небом кличи;

И близятся они: то, шеи протянув,

Несутся гуси вдаль, летят вперед стрелою;

Безумен их полет над тихой зимней мглою,

И крылья воздух рвут, трепещут и свистят.

Ведет паломников вожак за лес и горы,

За дальние моря, за дымные просторы,

И криком изредка подбодрит он отряд,

Когда, уставшая, полет замедлит стая.

Двойною лентой вдаль уходит караван,

И, треугольником просторы рассекая,

Со странным криком он несется сквозь туман.

А братья пленные влекутся по равнине

Враскачку, медленно, как в море корабли;

Пасет ребенок их — в тряпье, от стужи синий;

И скованы они всем холодом земли.

Им слышен зычный клич летящей в небе стаи,

И, головы подняв, они кидают взгляд

В пространства вольные, — и, над землей взлетая,

Подняться пленники до облаков хотят.

Но тщетно воздух бьют беспомощные крылья —

Им не подняться ввысь, невольникам снегов,

И смутно чувствуют они в своем бессилье,

Что будит их сердца свободы первый зов

И страсть к скитаниям, влекущая их к югу!

И, жалкие, бредут среди снегов, одни,

И в небо горестный кидают стон они —

Свободным братьям вслед, летящим через вьюгу!

ОТКРЫТИЕ

Я был дитя. Доспехи я любил,

Сражений гул, кровавые невзгоды

И рыцарей, чей благородный пыл

Водил полки в крестовые походы.

Пред Ричардом был ниц я пасть готов, —

Он сердце заставлял восторгом биться,

Когда колье из вражеских голов

Победно нес он, царственный убийца.

Цвета я принял Дамы-Красоты,

И, действуя, как палашом, лозою,

Я выходил войною на цветы

И почкам и бутонам был грозою.

Под вольным ветром старая скамья

Воздвиглась для меня подобно трону,