Избранные произведения в одном томе

Ховер с воем двинулся в горку по бетонной рампе, за которой был выезд на трассу между штатами, и Тернер выдохнул, только тут сообразив, что уже с минуту задерживает дыхание.

— Что за другие?

— Яркие. — Снова молчание. — Не люди…

— Ты много времени проводишь в киберпространстве, Энджи? Я хочу сказать, надолго подключаешься к деке?

— Нет. Только когда делаю домашние задания. Отец сказал, что мне это вредно.

— А о снах он что-нибудь говорил?

— Только то, что они становятся все реальнее. Но я никогда не рассказывала ему о тех, других…

— Хочешь поделиться? Вдруг это поможет мне сообразить, что нам теперь делать.

— Некоторые из них рассказывают мне всякое. Разные истории. Когда-то там не было ничего, ничего, что существовало бы само по себе, были только базы данных и люди, копавшиеся в них. Потом что-то случилось, и Оно… Оно познало себя. Это уже совсем другая история — о девушке с зеркальными глазами и о мужчине, который боялся кого-нибудь любить. Что-то, что он сделал, помогло Целому познать себя… А потом Оно как будто распалось на различные части себя самого, и мне кажется, те — яркие, другие — и есть эти части. Но об этом очень сложно рассказывать, потому что сами они говорят об этом не совсем словами.

У Тернера по спине побежали мурашки. Что-то всплывало, возвращалось к нему из подводного города — досье Митчелла. Волна жгучего стыда в коридоре, облупившаяся грязно-кремовая краска, Кембридж, общежитие университета…

— Где ты родилась, Энджи?

— В Англии. Потом папа стал работать на «Маас», и мы переехали. Сначала в Женеву.

Где-то посреди Виргинии Тернер свернул на обочину из гравия, потом съехал на заросшее пастбище. За ховером потянулся клубящийся хвост пыли. Лето, все высохло. Тернер завел ховер поглубже в ельник. Турбина заглохла, машина грузно осела, выдавливая воздух из-под юбки.

— Теперь можно и поесть, — сказал он, перегнувшись на заднее сиденье за холщовым мешком Салли.

Выпутавшись из пристежных ремней, Энджи расстегнула молнию черной кофты. Под кофтой на ней было что-то белое и облегающее, квадратный вырез открыл по-детски гладкое, загорелое тело. Она взяла у него мешок и стала разворачивать приготовленные Салли бутерброды.

— А что не так с твоим братом? — спросила она, протягивая ему половину бутерброда.

— В смысле?

— Ну, что-то, наверно, не так… Салли сказала, он все время пьет. Он несчастлив?

— Не знаю, — ответил Тернер, поводя плечами и массируя шею, расслабляя мышцы. — Я хочу сказать — наверно, да, не очень счастлив, только я не знаю почему. Бывает же, что люди иногда просто подвисают.

— Ты имеешь в виду: когда у них нет компаний, которые бы о них заботились? — Она принялась за еду.

Тернер поднял на нее глаза:

— Шутишь?

Она кивнула с полным ртом. Проглотила.

— Немножко. Я знаю, что есть много людей, которые не работают на «Маас». Никогда не работали и никогда не станут. Ты — один из них, твой брат — другой. Но я спросила всерьез. Знаешь, мне понравился Руди. Но просто он кажется совсем…

— Конченым? — договорил он за нее, все еще держа бутерброд в руке. — Увязшим? А дело, думаю, в том, что некоторым людям нужно иногда сделать скачок, и если они этого не делают, то увязают по уши — навсегда… А Руди никогда и не пытался соскочить.

— Это как мой отец, когда хотел вытащить меня из «Мааса»? Это скачок?

— Нет. Соскакиваешь ты или нет, каждый решает сам за себя. Просто нужно понять, что где-то тебя ожидает нечто лучшее… — Он помедлил, внезапно почувствовав, что смешон, и откусил от бутерброда.

— Так решил ты?

Он кивнул, задумавшись — а так ли это?

— Значит, ты уехал, а Руди остался.

— Он всегда был умен, даже талантлив. До сих пор такой. Наполучал целую кучу дипломов — и все по Сети. В двадцать лет защитил докторскую по биотехнологиям в Тьюлейне, потом еще какие-то диссертации. И никуда не пытался устроиться, ни заявлений не рассылал, ничего. К нам сюда являлись агенты чуть ли не со всего света, а он нес им невесть что, нарывался на ссоры… По-моему, он считал, что сможет придумывать что-то сам по себе. Вроде этих его колпаков на собаках. Сдается, у него есть парочка оригинальных патентов, но… Как бы там ни было, он остался дома. Занялся торговлей, стал собирать на заказ железо, причем был одним из самых крутых в этом штате. Потом заболела наша мать. Она болела очень долго, а я был далеко…

— И где ты был? — Девушка открыла термос, и по кабине разнесся запах кофе.

— Так далеко, как только смог забраться, — ответил он, удивившись злости в собственном голосе.

Она передала ему пластмассовую кружку, до краев наполненную горячим черным кофе.

— А ты? Ты говорила, что никогда не знала матери?

— Не знала. Они расстались, когда я была совсем маленькой. Она отказывалась соблюдать брачный контракт, если он не поделится с ней «маасовскими» акциями, которые ему причитались. Так, во всяком случае, он говорит.

— А что он за человек? — Он глотнул кофе, потом передал кружку Энджи.

Она взглянула на него поверх ободка красной пластмассовой кружки, вокруг глаз — косметика, наложенная Салли.