— На что ты там, черт побери, пялишься?
— А… ваши ботинки…
— Ну и?
— Они не подходят к брюкам.
— Специально их надела, чтобы выбить дурь из Прайора.
Прайор на полу застонал и стал изображать рвотные позывы. Мона почувствовала, что ее сейчас тоже стошнит, и попросилась в ванную.
— Не пытайся сбежать.
Женщина, казалось, наблюдала за Прайором поверх чашки, но за этими стеклами… Кто знает, куда она на самом деле смотрит?
Как-то она оказалась в ванной — сидела на унитазе с косметичкой, пристроенной на коленях, и поспешно готовила дозу. Кристалл размолола недостаточно мелко, так что наркотик опалил нёбо, но, как говаривала Ланетта, «не всегда же есть время на приятные мелочи». И опять же, разве ей теперь не намного лучше? В ванной Джеральда был небольшой душ, но, судя по виду, им очень давно не пользовались. Присмотревшись поближе, Мона заметила, что вокруг стока наросла серая плесень и виднелись пятна какой-то грязи, очень похожей на засохшую кровь.
Вернувшись, она увидела, что женщина отволокла Прайора в соседнюю комнату и пытается поднять его на ноги. Мона разглядела, что Прайор в носках и без ботинок, как будто собирался соснуть. На голубой рубашке темнели пятна крови, и лицо было сплошь в синяках.
Если Мона что и испытывала, когда наступал приход, так это чистое и невинное любопытство.
— Что вы делаете?
— Думаю, придется его разбудить, — сказала женщина так, как говорят в подземке о заспавшемся пассажире, который вот-вот пропустит свою остановку.
Мона прошла за ней в рабочую комнату Джеральда, где все было белым и по-больничному чистым. Она молча смотрела, как женщина взгромоздила Прайора в кресло наподобие парикмахерского — со всякими рычагами, кнопками и прочими причиндалами. Похоже, дело не в том, что она такая сильная, подумалось Моне, просто она знает, как и куда двигать свой вес. Голова Прайора свесилась на сторону, когда женщина закрепила его поперек груди черным ремнем. Мона начала было уже испытывать к нему жалость, но тут вспомнила Эдди.
— Что это?
Женщина наполняла белый пластиковый сосуд водой из хромированного крана.
Мона все пыталась это произнести, чувствуя, как под действием магика сердце норовит выскочить из груди. «Он убил Эдди», — пыталась сказать она, но ничего не выходило. Но потом, наверное, что-то получилось, поскольку женщина ответила:
— Ну, с него станется… если ему позволить.
Она выплеснула воду на Прайора — в лицо и по всей рубашке. Глаза его распахнулись; белок левого был целиком красным. Щелчок, между металлическими зубцами шокера проскочили белые искры, когда женщина поднесла их к мокрой рубашке. Прайор заорал.
Джеральду пришлось опуститься на четвереньки, чтобы извлечь Мону из-под койки. Руки у него были мягкие и прохладные. Мона никак не могла вспомнить, как она там оказалась, но сейчас кругом все было тихо.
— Ты пойдешь с Молли, Мона, — сказал Джеральд; он был в сером пальто и черных очках.
Ее начало трясти.
— Думаю, стоит дать тебе что-нибудь от нервов.
Мона вырвалась и отпрянула:
— Нет! Не прикасайся ко мне, черт тебя побери!
— Оставь ее, Джеральд, — сказала от двери женщина. — Тебе пора уходить.
— По-моему, ты сама не знаешь, во что ввязалась, — ответил врач, — но все равно — удачи.
— Спасибо. Будешь скучать по этому месту?
— Едва ли. Я все равно собирался уйти на покой.
— И я собиралась, — сказала женщина, и Джеральд ушел, даже слова не сказав Моне на прощание.
— Есть какие-нибудь вещи? — спросила женщина. — Собери. Мы тоже уходим.
Одеваясь, Мона обнаружила, что платье на ее новой груди не сходится, так что пришлось оставить его незастегнутым, поверх надеть куртку Майкла и до подбородка поднять молнию.
Глава 28
Иногда ему было просто необходимо постоять здесь, глядя на Судью, или присесть на корточки на бетонном полу возле Ведьмы. Время, проведенное с ними, будто удерживало память от перескоков, ставило преграду не самим рецидивам, а тому порой возникавшему у него ощущению, отрывистому, неотчетливому чувству, будто пленка памяти все соскакивает и соскакивает с катушки, ее зажевывает… и с каждым разом теряются, уходят частички пережитого… Так и теперь — он сидел, а автоматы делали свое дело, и наконец он заметил, что рядом с ним примостилась Черри.
Джентри остался наверху, на чердаке, с Образом, который он наконец уловил. Он все нес что-то об «узле макроформа». А потому едва выслушал то, что Слик пытался ему рассказать о доме, обо всем этом безлюдном месте и о Бобби Графе.
Так что Слик спустился посидеть перед Следователем в темноте и холоде, мысленно перебирая все операции по его сборке, и какие для этого потребовались инструменты, и где именно он откопал каждую из деталей, а потом Черри, протянув руку, коснулась его щеки холодными пальцами.
— Ты в порядке? — спросила она. — Я подумала, может, на тебя опять накатило…
— Нет. Просто иногда мне надо здесь посидеть.
— Но он подключил тебя к ящику Графа, да?
— Бобби, — сказал Слик, — его зовут Бобби. Я его видел.
— Где?
— Там, внутри. Там целый мир. Там есть серый дом, очень странный, вроде замка, и он в нем живет.
— Сам по себе?