— Я вижу и в темноте. Ты только что засунул свой фонарик в карман куртки. И вид у тебя такой, будто тебе все еще хочется побегать. Ты у меня на мушке.
Бежать?
— И не думай об этом. Видел когда-нибудь игольник «Фудзивара Эйч-И»? Стоит игле попасть во что-то твердое, она взрывается. А если попадет в мягкое — например, в тебя, приятель, — войдет внутрь и тоже взорвется. Через десять секунд.
— Почему?
— Чтобы у тебя было время над этим подумать.
— Ты с теми парнями, что снаружи?
— Нет. Это вы сбросили на них плиты и прочую срань?
— Нет.
— Значит, Ньюмарк. Бобби Ньюмарк. Сегодня вечером я заключила сделку. Я сведу кое-кого с Бобби Ньюмарком — и смогу начать с чистого листа. А ты мне покажешь, где найти этого Ньюмарка.
Глава 39
И что же это, в конце концов, за место такое?
Дошло уже до того, что Мона перестала находить утешение в воображаемых советах Ланетты. Окажись Ланетта в подобной ситуации, решила Мона, она просто глотала бы «мемфисский черный» горстями до тех пор, пока не почувствовала бы, что все их проблемы ей до лампочки. У мира никогда еще не было так много движущихся частей и так мало этикеток для них.
Они ехали всю ночь, Энджи по большей части — в отключке. Теперь Мона определенно была готова поверить в историю о наркотиках — актриса все говорила и говорила… на разных языках, разными голосами. И это было хуже всего — голоса, потому что они обращались к Молли, подначивали ее на что-то, а она им отвечала, не отрывая глаз от дороги, и совсем не так, как если бы разговаривала с Энджи, стараясь ее успокоить, а, скорее, будто тут действительно был кто-то другой. Голосов, которыми говорила Энджи, было три, не меньше. Самой Энджи это причиняло явную боль, у нее деревенели мышцы и шла носом кровь. Мона сидела, наклонившись над ней, и промакивала кровь, переполненная странной смесью страха, любви и жалости к королеве своих грез — а может, это просто от магика. Но в бело-голубом мигании огней на трассе Мона видела свою собственную руку рядом с рукой Энджи, и они вовсе не были одинаковыми, даже форма другая, и это ее радовало.
Первый голос пришел, когда они ехали на юг, уже после того, как Молли привезла Энджи в вертолете. Этот только шипел и скрипел и раз за разом повторял что-то о Нью-Джерси и какие-то цифры, вроде бы обозначения на карте. Часа два спустя Молли завела ховер на стоянку отдыха дальнобойщиков и сказала, что они в Нью-Джерси. Здесь она вышла и отправилась звонить — надолго — из автомата с заиндевевшими от мороза стеклами. Когда Молли наконец вернулась, Мона увидела, как она швырнула телефонную карточку из окна прямо в застывшую на морозе грязь — выбросила, и все. Мона спросила, кому она звонила, а та сказала, что в Англию.
Мона тогда увидела руку Молли на рулевом колесе — на темных ногтях проступили желтоватые крапинки; такие возникают, когда отдираешь искусственные ногти. Нужно бы сначала обработать их растворителем, подумала Мона, а потом лечебной мазью.
Где-то за рекой они съехали с трассы. Деревья, поле, узкое двухполосное шоссе, временами — одинокий красный фонарь высоко на какой-нибудь вышке. Вот когда стали приходить другие голоса. И пошло: туда-сюда, туда-сюда. Голоса, потом Молли, опять голоса, опять Молли. Если разговор что-то и напоминал, так это попытки Эдди торговаться, только Молли умела это гораздо лучше, чем он. Даже не понимая, о чем идет речь, Мона была уверена, что Молли вот-вот своего добьется. Но она, Мона, просто не в состоянии это выдерживать, ей не вынести… этих голосов. Когда они приходили, ей хотелось забиться в угол как можно дальше от Энджи. Хуже всего был тот, кого звали Сам-Эдди или как-то вроде. Все голоса требовали, чтобы Молли отвезла Энджи куда-то ради чего-то, что они называли свадьбой. Тут Мона задумалась, не замешан ли здесь как-то Робин Ланье. Скажем, если Энджи и Робин собираются пожениться, то это просто обычная авантюра, в какие пускаются все звезды, чтобы заключить брак. Правда, ей никак не удавалось заставить себя в это поверить, и каждый раз, когда возвращался голос этого Сам-Эдди, волосы у Моны вставали дыбом. Однако она сообразила, что именно пытается выторговать Молли. Молли хотела, чтобы ее досье, полицейское или уж какое там, было вычищено под ноль. Мона с Ланеттой смотрели как-то фильм о девчонке, у которой было десять или двенадцать личностей, проявляющихся по очереди. Скажем, если одна была скромной малышкой, то другая — шлюховатой оторвой, но в фильме ничего не говорилось о том, что какая-то из этих личностей способна стереть свое личное дело в полицейском архиве.
Потом свет фар выхватил из темноты занесенную снегом равнину и низкие холмы цвета ржавчины — там, где ветер сдул белизну.