Избранные произведения в одном томе

Где в долину сбегает горный склон,
всем благовестит колокольный звон:
аве, аве, аве, Мария! Аве, аве, аве, Мария!

Юни́цу Бернарду ведет святой дух
к берегу речному, на зеленый луг. —
Аве!

Видит юница — лучи над скалой,
стан осиянный и лик святой.
Аве!

Мило украшены платом лиловым
да голубеньким поясом новым.
Аве!

Обвиты четок нитью живой
руки пречистой и всеблагой.
Аве!

Ах, изменилась Бернарда лицом:
отблеск небесных лучей на нем.
Аве!

Став на колени, молитвы творит,
а матерь божья ей говорит:
Аве!

Дитя я смогла без греха зачать
и хочу заступницей вашей стать!
Аве!

В торжественных шествиях мой набожный народ
пускай сюда приходит, мне честь воздает.
Аве!

Да будет свидетелем мраморным храм,
что я здесь милость являть буду вам,
Аве!

А ты их, журчащий родник, зови.
Будь им порукой моей любви.
Аве!

О, славься, долина из долин,
в которой процвел сей райский крин!
Аве!

Прообраз горних — пещера твоя,
владычица наша небесная!
Аве!

Преславный, радостный день — вот он:
Тянутся процессии к тебе на поклон.
Аве!

Ты хотела заступницей верных быть:
удостой и на нас свой взор склонить.
Аве!

Звездой путеводной встав впереди,
к престолу господню нас приведи.
Аве!

Не лиши, пресвятая, любви своей
и нас материнской лаской овей.
Аве!

В Турове-Волске было много отхожих мест, и там повсюду валялись бумажки с «Лурдской песней».

Капрал Нахтигаль с Кашперских гор достал у запуганного еврея бутылку водки, собрал несколько приятелей, и они стали петь немецкий текст «Лурдской песни», без припева «Аве», на мотив «Принца Евгения».

Когда стемнело, передовой отряд, которому следовало позаботиться о ночлеге для одиннадцатой роты, попал в небольшую рощу у речки. Эта роща должна была привести к Лисковцу. Дорога стала дьявольски трудной.

Балоун впервые очутился в такой ситуации, когда идешь неизвестно куда. Все — и темнота, и то, что их выслали вперед разыскивать квартиры, — казалось ему необыкновенно таинственным; его вдруг охватило страшное подозрение, что это неспроста.

— Товарищи, — тихо сказал он, спотыкаясь по дороге, которая шла вдоль реки, — нас принесли в жертву.

— Как так? — так же тихо, но строго прикрикнул на него Швейк.

— Товарищи, не будем кричать, — умоляющим голосом просил Балоун. — У меня уже мурашки по коже бегают. Я чувствую: они нас услышат и начнут стрелять, я это знаю. Они нас послали вперед, чтобы мы разведали, нет ли поблизости неприятеля, а когда услышат стрельбу, то сразу узнают, что дальше идти нельзя. Мы, товарищи, разведывательный патруль, как меня учил капрал Терна.

— Тогда иди вперед, — сказал Швейк. — Мы пойдем за тобой, а ты защищай нас своим телом, раз ты такой великан. А когда в тебя выстрелят, то извести нас, чтобы мы вовремя могли залечь. Ну, какой ты солдат, если пули боишься! Каждого солдата это должно только радовать, каждый солдат должен знать, что чем больше по нему даст выстрелов неприятель, тем меньше у противника останется боеприпасов. Выстрел, который по тебе делает неприятельский солдат, понижает его боеспособность. Да и он доволен, что может в тебя выстрелить. По крайней мере, не придется тащить на себе патроны, да и бежать легче.

Балоун тяжело вздохнул:

— Но если у меня дома хозяйство?!

— Плюнь на хозяйство, — посоветовал Швейк. — Лучше отдай жизнь за государя императора. Разве не этому тебя учили на военной службе?

— Они этого лишь слегка касались, — отозвался глупый Балоун, — меня только гоняли по плацу, а после я ни о чем подобном уже не слыхал, так как стал денщиком. Хоть бы государь император кормил нас получше…