Избранные произведения в одном томе

— Нам пришлось ограничить время пребывания в одной с ним комнате. Он так заражен, что стоит ему только дунуть на счетчик Гейгера, тот начинает трещать как взбесившийся будильник. Просто чудо, что за неделю пребывания в общей палате он никому не причинил вреда, во всяком случае, по нашим последним данным. К тому же, Лаура — единственный человек, который ухитряется с ним общаться.

— Ну, она — то, конечно, защищена?

— О, да. Она надевает маску, когда заходит к нему, а когда уходит — переодевается и принимает душ.

— Хорошо. Вот что, Гордон. Я сейчас уезжаю. У меня есть еще минут пятнадцать, и я хотел бы поговорить с мисс Дэнвилл, узнать, как идут дела. Вы не могли бы попросить ее зайти ко мне?

— Конечно, — сказал Фолкнер и встал.

Глубоко задумавшись, он медленно шел по коридору к палате, в которой был изолирован Смиффершон. По дороге он обогнал сиделку, раздраженно толкавшую перед собой тележку, плотно закрытую воздухонепроницаемым полиэтиленовым чехлом. Это было сделано ради Смиффершона; он требовал к себе, пожалуй, гораздо больших мер предосторожности, чем больной оспой.

Черт возьми, в самом деле, можно понять, как такой, обычно уравновешенный человек, как Макс Хэрроу, мог поверить своим диким предположениям! — подумал Фолкнер. Смиффершон, должно быть, невероятно невосприимчив к радиации, как будто из миллионов людей природа выбрала именно его, безжалостно пропустив через особый генетический фильтр. И откуда только в наши дни мог взяться в его крови и костях такой заряд смерти? Макс ничего не знал о панике, которая поднялась тогда вокруг Смиффершона, потому что ему приказали не выходить из дома: была поставлена в известность полиция, в клинику, а также в те места, куда, как было известно, заходил бродяга, выехали эксперты в поисках опасной для жизни радиации. Даже через несколько дней они смогли обнаружить очень слабые следы облучения, хотя, к счастью, никто не пострадал: радиация была не сильнее, чем от циферблата светящихся часов.

Его размышления были прерваны появлением Лауры. Она вышла из приемной, в которой обычно мылась и переодевалась после визитов к Смиффершону. Фолкнер заторопился ей навстречу.

Она улыбнулась ему ослепительной улыбкой и стала оживленно рассказывать:

— Это становится очень интересным, — сказала она. — Он придумал подробное и совершенно фантастическое объяснение своему состоянию, и, мне кажется, у меня накопилось уже достаточно материала, чтобы заинтересовать им психолога.

Она показала ему катушку с магнитофонной лентой.

— Я перевела еще не все, что он говорил сегодня — не стану притворяться, будто я свободно владею его невероятным языком. Но, насколько я могу судить, он впал в истерику, напуганный возможностью ядерной войны, а потом так увлекся попыткой провести тщательное исследование ее последствий, по крайней мере, лингвистических, что она превратилась у него в навязчивую идею. Например, он решил, что болезни, вроде его собственной, которые считаются одним из видов лучевых, распространятся настолько широко, что почти никто не сможет употреблять в пищу мясо и жиры, а земель, пригодных для выращивания зерновых, останется так мало, что о пастбищах для коров или овец не будет и речи, к тому же, они в любом случае вернутся к дикому состоянию, и человечество весь урожай вынуждено будет использовать в пищу, а одежду делать из шкур — вот почему он называет одеяло «ки — ура». И потом, по другой его теории, человечество вновь вернется к суеверию, которое станет доминирующим фактором в жизни людей. Эта кость, которую у него нашли, считалась волшебным символом, средством связи со счастливым прошлым, и…

Она растерянно замолчала, с недоумением всматриваясь в лицо Фолкнера. Тот не мог вымолвить ни слова. Его била мелкая — мелкая дрожь, а зубы вдруг застучали громко и четко, как индикатор счетчика Гейгера.

ВРЕМЯ УКРАШАТЬ КОЛОДЦЫ (повесть)

Уши его оглохли от грохота артиллерийских снарядов, глаза слезились, горло саднило от ядовитого газа… Эрнест Пик с огромным трудом, ощупью добрался до шнурка, на котором висел прикроватный колокольчик, дернул за него и наконец очнулся от сна: кулаки сжаты, сердце бешено бьется и во всем теле такая усталость, словно он и не ложился спать.

«Может, лучше было бы действительно не ложиться», — подумал он.

Дверь приоткрылась. Вошел Тинклер, служивший у него ординарцем и во Франции, и во Фландрии. Он раздернул занавески, и в спальню хлынул дневной свет.

— Вы снова плохо спали, сэр? — осведомился Тинклер.

Это был даже и не вопрос. О дурно проведенной ночи красноречиво свидетельствовали смятые, скомканные простыни.

На столике у кровати среди коробочек с лекарствами стояли бутылка с настойкой валерианы, стакан и кувшин с водой. Тинклер тщательно накапал предписанное врачом количество лекарства в стакан, долил туда воды, размешал и подал хозяину. Эрнест, хотя и неохотно, лекарство проглотил: похоже, оно действительно помогало. Доктор Касл показывал ему статью, где описывалось успешное лечение валерианой и в иных случаях контузии.