Избранные произведения в одном томе

— Этот мальчик имеет на редкость задумчивый вид. О чем вы думаете, Лурье? Как написать «стеклянный, оловянный, деревянный»? Вы думаете о шахматах: шах — мат. Вы мне — шах, я вам — мат. Это будет моя партия, я вам обещаю. И вы проиграете жизнь за вашей проклятой доской.

— Повернись. Я тебе дал пять. О чем ты с ним говоришь? Он же не знает слова «стреляный». Не дай бог, вы найдете общий язык. Пусть он гибнет один.

— Внимание! Вчера приходила мама Жванецкого. Он переживает: я ему дал два. Он имел мужество сказать маме. Так я тебе дам еще два, чтоб ты исправил ту и плакал над этой. Посмотри на свой диктант. Красным я отмечал ошибки. Это кровавая, простреленная в шести местах тетрадь. Но я тебе дал три с плюсом, тебе и маме.

— Сейчас, как и всегда, я вам буду читать сочинение Григорьянца. Вы будете плакать над ним, как плакал я.

— Мусюк, ты будешь смотреть в окно после моей гибели, а сейчас смотри на меня до боли, до слез, до отвращения!

Борис Ефимович Друккер! Его брат, литературный критик, был арестован в 48‑м или в 47‑м. Мы это знали. От этого нам было тоже противно: брат врага народа.

Борис Ефимович Друккер, имевший в классе любимчиков и прощавший им все, кроме ошибок в диктанте.

Борис Ефимович Друккер, никогда не проверявший тетради. Он для этого брал двух отличников, а уж они тайно кое-кому исправляли ошибки, и он, видимо, это знал.

Борис Ефимович Друккер брызгал слюной сквозь беззубый рот — какая жуткая, специфическая внешность.

Почему он преподавал русскую литературу? Каким он был противным, Борис Ефимович Друккер, умерший в пятьдесят девять лет в 66‑м году. И никто из нас не мог идти за гробом — мы уже все разъехались.

Мы собрались сегодня, когда нам — по сорок. «Так выпьем за Бориса Ефимовича, за светлую и вечную память о нем», — сказали закончившие разные институты, а все равно ставшие писателями, поэтами, потому что это в нас неистребимо, от этого нельзя убежать. «Встанем в память о нем, — сказали фотографы и инженеры, подполковники и моряки, которые до сих пор пишут без единой ошибки. — Вечная память и почитание. Спасибо судьбе за знакомство с ним, за личность, за истрепанные нервы его, за великий, чистый, острый русский язык — его язык, ставший нашим. И во веки веков. Аминь!»

Рассказ пожилой женщины

Рассказ пожилой женщины, как она три года…

— Я три года над ними работала. Он несчастный парень, она еле дышит. Я их познакомила.

Он приходит ко мне.

— Она сидит у телевизора, даже в мою сторону не глядит.

Я к ней:

— Почему так, Розочка, ты не можешь пошевелиться?

А она мне:

— Он не мужчина, он так сидит, и я так сижу.

Я к нему:

— Что же вы так сидите, Славик, вы же мужчина, не может же девушка броситься вам на шею. Ну, сядьте поближе, пойдите в кино.

— Она кино смотрит. На меня не смотрит.

— А вы за руку ее брали?

— Она вырвет.

— Не вырвет.

— Вырвет.

Пошла к ней.

— Он пойдет с тобой в кино, Розочка, и возьмет за руку. Ты не вырывай.

— А если мне будет неприятно?

— Будет приятно.

— Отчего?

— Оттого, что, когда мужчина берет за руку, это всегда приятно.

Он приходил, жаловался. Она жаловалась. Я их вела три года.

И вдруг от посторонних людей я узнаю, что они пошли в загс… Я не пошла на свадьбу. Я обиделась. Я правильно сделала, я вас спрашиваю?

Наша!

Все кричат: «Француженка, француженка!» — а я так считаю: нет нашей бабы лучше. Наша баба — самое большое наше достижение. Перед той — и так, и этак, и тюти-мути, и встал, и сел, и поклонился, романы, помолвки… Нашей сто грамм дал, на трамвае прокатил — твоя.

Брак по расчету не признает. Что ты ей можешь дать? Ее богатство от твоего ничем не отличается. А непритязательная, крепкая, ясноглазая, выносливая, счастливая от ерунды. Пищу сама себе добывает. И проводку, и известку, и кирпичи, и шпалы, и ядро бросает невидимо куда. А кошелки по пятьсот килограмм и впереди себя — коляску с ребенком! Это же после того, как просеку в тайге прорубила.

А в очередь поставь — держит! Англичанка не держит, румынка не держит, наша держит. От пятерых мужиков отобьется, до прилавка дойдет, продавца скрутит, а точный вес возьмет.

Вагоновожатой ставь — поведет, танк дай — заведет. Мужа по походке узнает. А по тому, как ключ в дверь вставляет, знает, что у него на работе, какой хмырь какую гнусность ему на троих предложил.

А с утра — слышите? — ду-ду-ду, топ-топ-топ, страна дрожит: то наши бабы на работу пошли. Идут наши святые, плоть от плоти, ребрышки наши дорогие.

Ох эти приезжающие — финны, бельгийцы, новозеландцы. Лучше, говорят, ваших женщин в целом мире нет. Так и расхватывают, так и вывозят богатство наше национальное. В чем, говорят, ее сила, она сама не соображает. Любишь дурочку — держи, любишь умную — изволь. Хочешь крепкую, хочешь слабую…