Избранные произведения в одном томе

— Что, много детей?

— Да как посмотреть: как ест — вроде один, а какают — вроде много.

— Так он что, занят?

— Ну а как же, это ж все надо убирать.

— Да, вам легче.

— Нам-то легче, если б не эта правая сволочь. Тьфу!..

— Колыма! Колыма!!!

— Все в порядке, все у нас хорошо, кладите быстрей трубку.

— А где Егоров?

— Борец за культуру, что ль? Здесь, здесь. Егоров, возьми трубку… Егоров, да оторвись ты, трубку возьми… Москва, Москва… А я откуда знаю, тебя хотят… Я сказал, все в порядке… Я тебя, падла, самого сейчас… Алло! Вы слушаете? Не хочет, козел. Говорит, неодетый… Слышь, Егоров, ну накинь чего-нибудь, это ж не телевизор, это телефон.

— (Запыхавшись.) Алло!.. Алло!.. Егоров…

— Как там?

— Нормально.

— Чем кончилась ваша борьба за культуру?

— Нормально… Все… Нормально.

— Какой-то сдвиг есть?

— Ну, елки, ну я ж говорю — нормально.

— А к женщинам?

— Да, особенно к женщинам, да… к этим б… да, особенно.

— Можно приезжать?

— Да не надо пока. Мы тут, б… должны еще поработать с одним м… С одним козлом… Заткнись!.. А по коренным?!. Четвертак с вас, мразь ползучая…

— Так что, пока отложим разговор?

— С ним, что ль? Я этой падали паскудной вместо глаз фиксы вставлю, он у меня на кашель откликаться будет, я…

— Так нам что, позже позвонить?

— Во-во, давай позже или никогда. А так все нормально… Эй, протез, у меня туз червей, у меня…

— А как окружающая среда?

— Какая на… решетка!.. A-а, нормально! Этому глаза повырываю — вообще красота будет. Не звоните больше. Обстановка хорошая. Европа — люкс. Еще раз позвонишь, я и в Москве найду, кто тебе скелет выймет.

— Спасибо.

— Давай.

— Северный полюс! СП‑28!.. Северный полюс? Алло!.. СП‑28? Прием. Алло! Алло! Вы слышите?

— Да!

— Алло! Наконец-то… Алло.

— Да, да.

— Алло!

— Да. Нам вообще ничего не нужно.

— Какие результаты?

— Никаких результатов. Нам ничего не нужно.

— Как ваши исследования?

— Никаких исследований. Нам хорошо.

— У вас сейчас ночь?

— Это вас не касается.

— Как с продуктами?

— Нам ничего не нужно.

— За вами послать?.. Когда вы вернетесь?

— Мы еще не решили.

— Как льдина? Трещина вдоль полосы или поперек?

— Разберемся.

— Когда вы возвращаетесь?

— Это политический вопрос. Дебатируется самоопределение, отделение, переход в суверенное плавание.

— На льдине?

— Пока да. Пойдем на льдине в теплые края.

— Куда?

— До Калифорнии дотянем и на пресную воду продадим.

— Башкирия?

— Ай донт андестенд.

— Это Башкирия?

— Йес!

— Что ж ты мне голову морочишь. Это Москва!

— Ай-ай-ай, испугал. По-латыни давай!

— Какая латынь?

— Отделяемся мы. Пока своего языка не вспомним, по-латыни трендеть бум. Все надписи латынью, ни хрена не поймете, пся крев. Кавалерию заведем, армию, от всего мира отобьемся. Новую жизнь начинаем. С Израилем дружить бум. Фрукту свою заведем, молоко.

— Так у вас же промышленности нет…

— На хрена нам промышленность, подавитесь своей промышленностью, у нас латынь будет и армия. Гуляй куда хочешь! Мы в энциклопедию смотрели — кочевники мы. Дикие мы, оказывается. У нас лошади и люди одинаково выносливые, оказывается. Не надо сюда звонить. Кочевники мы, отвлекать будете.

— Алло! РСФСР?

— Для кого РСФСР, а для кого и Россия, мать вашу…

— Как там?

— Все путем. Повыгоняли всю сволоту: чернозадых, черномордых, черноглазых, чернозубых, черноногих, черногрудых — все, вздохнули! Эх, едренть, какая ширь образовалась, просторы, воздух, едренть, свежий…

— Со жратвой?

— Маненько есть… Счас придумываем кой-чего вместо колхозов.

— Чего?

— Да так, чтоб тоже сообча, однакось пока кое-кого еще перебить надо, чтоб еще шире вздохнуть. Жидов вроде не осталось, так наши некоторые жидовствуют, надо их маненько поунять, и дело пойдет. Потом строй себе придумаем, и дело стронется.

— А как с землей?

— Не до этого пока, поважней дела есть. Переделить тут надо кой-чего по справедливости. Мы так хотим, чтоб у всех одинаково, чтоб все с нуля, со старта, и вперед, вперед… Думаем, пойдет дело… Так что мы все на собрании.

— Сахалин? Алло?

— Хацю, Хацю.

— Где Николаев?

— Здеся, здеся.

— Что решили?

— Все хоросе-до, все хоросе-до. Горосуем.

— Что голосуем? Чего вдруг?

— К Японии переходим, да, всеобщим тайным горосованием.

— И как разделились голоса?

— Никак не раздерирись. Единограсно к Японии.

— Против есть?

— Есть, есть, японаци против, но уже позадно, мы уже присоединирися, уже пьем саке, смотрим теревизора, секретарь горкома кимона на урице сидит, поздравряет комсомор. Просяйте, товариси!

— …

— Алло! Москва?

— Да.

— Это Москва?

— Да, вас слабо слышно.

— Да это мы слабо говорим.

— Кто вы?

— Поволжье мы.

— Что у вас?

— Да ничего нет. Абсолютно ничего. Хотим посоветоваться. Мы все равно голодаем, так, может, в виде протеста? А? Подберите нам чего-нибудь попрестижнее. Может, негров поддержать в Америке? Тоже мучаются, а? Раз уж голодаем?..

— Давай тогда за нашу победу.

— А за победу голодают?

— А как же. Вся страна.

Звонок

— Скажите, это институт по отработке ориентации ракет в безвоздушном пространстве?

— А-а-а!

В институте упала трубка и раздался выстрел. Застрелился начальник третьего отдела.