Избранные произведения в одном томе

Но тяжелое это дело, в жизни не догадаешься, что завтра пропадет. Потому что, если бы догадывались, что завтра пропадет, все б сегодня бросились и сегодня бы пропало. А так никто не ожидает, все спокойно прохаживаются…

И вдруг кто-то первый вскочил, выскочил и все забегали-забегали, родных задергали… А этого уже нет ни в Москве, ни в Воронеже, ибо здесь очень важна одновременность, чтоб не создавать очередей. Во всех городах сразу нет и всюду — тишина. Я удивляюсь людям. Ходят, щупают кастрюли и не берут.

Утюги стоят — бери, один есть, второй бери. Второй есть — третий бери. У меня в доме все по два, по четыре… Дверь нельзя открыть, кастрюли на голову падают, мука сыплется, постное масло из постели вытекает, зато месяц могу автономно сидеть, как в подводной лодке, без выхода на поверхность.

Все знаю. Изучение покупательского спроса?! Да как можно изучить спрос, если спрос сам мечется как угорелый, изучает сбыт. Потому что сбыт о завтрашнем дне не думает, а спрос у себя в квартире аж бледный сидит.

Каждый день…

Каждый день…

А вообще у нас есть все, но не везде…

Не всегда…

И в недостаточном количестве.

Скажи им, что ты Витя

— Если спросят, как зовут, скажешь: Витя. Фамилия? Скажешь: Ильченко. Где живешь? Говори в гостинице «Киевской», в № 515. А кто это с вами маленький? Ну, говори, скажем, Кац. А чьи это вещи слева? Говори: мои. А это чьи вещи справа? Говори: его. А как вы попали на пятый этаж? Скажи: лифтом. А ключ? Скажи: попросил у администратора, и мне дали. Все запомнил?

— Все!.. Только непонятно зачем. Я же действительно Витя, моя фамилия Ильченко. Живу с Кацем на пятом этаже…

— А это чьи вещи?

— Мои.

— А эти?

— Его.

— Умница. Так и отвечай, если спросят.

— Зачем же так отвечать. Это действительно мои вещи.

— А эти?

— Его.

— Запомнил?

— Чего тут запоминать? Это действительно его вещи.

— Правильно.

— А фамилия его как?

— Кац.

— Умница. А твоя?

— Ильченко.

— Не собьешься?

— Как же я собьюсь! Я же действительно Ильченко!

— А он?

— Кац.

— Видишь, как ты быстро запомнил.

— А чего тут запоминать, я от рождения Ильченко, а он — Кац.

— Браво! Но когда будут спрашивать, не перепутай.

— Зачем мне путать. Он Кац, я Ильченко, то есть наоборот. Нет, правильно. Я — Ильченко, он — Кац.

— Вот теперь правильно. И не дай бог!

— А почему не сказать правду?

— Какую? Что ты Ильченко, а он Кац. Кто поверит? В общем, говори, что ты Ильченко, а он Кац. Эти вещи твои, те вещи его, понял? Если спросят.

— Я, конечно, могу, но лучше говорить правду.

— Говори так, как я сказал, понял?

— Понял.

— Давай повторим…

— Я Ильченко, а тот маленький — Кац. Так?

— Так.

— Эти вещи мои…

— Какие?

— Вот эти.

— Да — эти твои.

— А те его?

— Точно!

— Значит, я взял ключ у администратора. Так?

— Так.

— Пошел наверх.

— Поехал.

— Поехал наверх… На какой этаж?

— На пятый.

— На пятый, на пятый, на пятый… Открыл дверь этим ключом и вошел…

— Номер комнаты?

— 515, 515, 515, 515, 515!

— И лег на какую кровать?

— На левую, на левую, на левую!

— Все! Вот это вызубри наизусть.

— Хорошо. Значит, я Ильченко. Я Ильченко…

— А вот и Кац… Ты слышал, о чем мы с ним говорили?

— Да.

— Скажешь, что ты Кац, если спросят.

— Ни за что! Плевал я.

— Ты хочешь все угробить?

— Не хочу я. Почему я должен прикидываться. Я действительно Кац, и я не желаю…

— Ну действительно, действительно. Скажешь, что ты Кац, эти вещи твои и все!

— Не хочу я.

— Ты все сорвешь!

— Ну и пусть. Я буду говорить правду.

— Идиот. Ты его заложишь. Меня — ладно. Его за что. Ильченко в чем виноват?

— Слушай, ты хочешь меня заложить?

— Ой, отстаньте от меня! Не хочу участвовать в ваших авантюрах.

— Вот собака. Все угробит. Посадит всех.

— Слушай, если ты не скажешь, что ты Кац, я за себя не ручаюсь, хоть мы друзья, но в тюрьму из-за тебя я садиться не хочу. Ясно?

— Все равно сядете. С вашими авантюрами. Жулики! Жулики! Нина Ивановна — а — а! (Ему затыкают рот.)

— Тихо, сволочь, убью! Все! Ты сам скажешь, что он Кац. Ничего. С кляпом во рту, но на свободе!

Я жду

Я жду… Каждый день на этом месте я жду. Время в ожидании тянется медленно. Жизнь в ожидании проходит быстро. И тем не менее я жду, жду, жду…

Я часто стоял в очередях. Я смотрел на лица, на которых отражалось только ожидание. Я видел тоскливое, бессмысленное стояние. Я физически чувствовал, как из моего тела уходят минуты и часы. Мне шестьдесят лет. Из них три года я провел в очередях. Я иногда болел. Иногда жаловался. Меня иногда вызывали. Мне назначали прием на двенадцать часов. Ни разу. Ни разу за мои шестьдесят лет меня не приняли ровно в двенадцать. Кому-то нужно было мое время. Полчаса, час, два моей жизни, и я отдавал.

Мне шестьдесят лет. Из них на ожидание в приемных ушло два года. Два с половиной года я провел в столовых в ожидании блюд. Два года — в ожидании расчета. Год ждал в парикмахерской. Два года искал такси. Три года валялся на чемоданах в вестибюле гостиницы и смотрел собачьими глазами на администратора. Всем нужно мое время. У меня его мало. Но если нужно…