Когда цвела сирень, всё вокруг было полно сирени — и окна, и небо в окнах.
Была в Лёлиной комнате кровать с яркими серебряными шарами, а на ней лежало сразу три подушки. А внутри-то у подушек был пух! Утиный, гусиный и куриный пух! Вот это да! Этого Лёля никак не ожидала, что у подушек внутри пух.
Но пух, в конце концов, ерунда. Пух в подушках, стол да стулья есть в каждом доме, а вот такой огромной жёлтой и высокой штуки, что стояла у стены, не было нигде.
Штука называлась — кафедра.
На кафедру можно было взобраться и речь говорить.
И Лёля забиралась на кафедру и говорила речь.
— А в подушках — пух! — говорила она. — Утиный, гусиный и куриный! Вот как!
И стенные часы слушали Лёлю, удивляясь насчёт подушек.
Кафедра была покрашена жёлтой масляной краской. Не какой-нибудь простой краской, а — масляной.
— У нас кафедра покрашена масляной краской! — толковала Лёля с кафедры стенным часам. — Вот как!
А в кафедре в специальном ящичке кое-что лежало.
Там лежали тетради, ручки и перья!
И было ещё кое-что! Чернила!
Вот это уж да! Чернила! Вот так вот!
А рядом с Лёлиной комнатой была — Соседняя. И рядом с Соседней комнатой нельзя было плакать.
Когда Лёля была ещё совсем маленькая и лежала ещё в колыбели, ей хотелось поплакать.
Но как только она начинала это дело, тут же к ней подходил кто-нибудь и говорил:
— Тише… тише… не плачь… нельзя… там — Соседняя комната.
«Что за ерунда? — думала Лёля. — Всюду можно плакать, а тут нельзя! Загадка какая-то!»
И тогда она решила раз и навсегда перестать плакать, раз уж рядом была Соседняя комната. И перестала, и во всей своей будущей жизни не плакала. И плакала только тогда, когда удержаться было невозможно.
Так жила Лёля рядом с Соседней комнатой и не плакала, а только приглядывалась, что в этой комнате происходит.
И вот что она заметила.
Она заметила, что какие-то маленькие люди ходят в эту комнату. Туда-сюда. Придут — уйдут. Опять придут.
А в комнате за стенкой всё время что-то творилось. То была тишина, то вдруг начинался шум, гвалт и крики. Такие крики, что, если б Лёля заплакала, в Соседней комнате никто бы и не услыхал. И вот когда в Соседней комнате слышались крики — Лёля немного плакала, чтоб отвести душу; стихали крики — смолкала и она.
И всегда там был слышен один и тот же голос — ровный и спокойный, весёлый и звонкий. И Лёля знала, что это самый лучший голос на свете — голос её мамы.
Когда Лёля научилась ходить, она, конечно, сразу пошла в Соседнюю комнату.
И только она открыла дверь, только заглянула, как сразу поняла — Комната Волшебная!
Она увидела такие вещи, такие странные вещи, которым названия подобрать было невозможно!
Потом-то оказалось, что названия у всех этих вещей есть.
Доска — так называлась длинная и чёрная штука на ножках. На доске можно было писать мелом, а потом тряпочкой мел стирать.
Парты — так назывались те удивительные вещи, которые стояли в три ряда посреди комнаты. На этих партах и сидели маленькие люди — ученики. И много ещё было удивительных вещей — и глобус, и шкафы с книгами, и карты, и указки, и счёты. И вся эта комната со всеми вещами называлась — класс, а Лёлина мама была учительница.
Она, оказывается, учила учеников.
И Лёля долго думала, чему же мама их учит?! А потом сообразила, что мама учит летать!
Когда в классе тишина — это мама их учит, а когда начинается шум — это значит они все разом полетели.
И Лёля представляла себе, как маленькие ученики дружно летают над партами — кто кувыркается в воздухе, кто смеётся, кто кричит и просто так машет руками.
А выше всех и лучше всех летает над доской её мама!
Сказка о главном человеке
И, конечно же, мама её была Главным Человеком в мире.
Это было ясней ясного.
Когда мама гуляла с Лёлей по лужайке около школы, им часто встречались люди — большие и маленькие.
Маленькие крутились вокруг мамы. Забегут спереди и кричат:
— Татьяна Дмитриевна, здравствуй!
А после обегут вокруг и снова:
— Здравствуй, Татьяна Дмитриевна!
И так бесконечно: здравствуй да здравствуй!
Много их бегало и здоровалось.
А большие люди не бегали и не кричали, а только кланялись и снимали шапки. И Лёлина мама кланялась в ответ.
Однажды на дороге им попался уж очень большой и широкий человек. Тёмная материя окутывала его с ног до головы, а на голове стояла высочайшая чёрная труба.
Но только из трубы дома дым подымается кверху, а тут клубился внизу. И Лёля догадалась, что это не дым, а курчавейшая борода.
Мама остановилась. Остановился и человек с трубой на голове.
И мама поклонилась первая. А человек с трубой не поклонился, он помахал рукой в воздухе и протянул к маме эту руку.
Он тянул и тянул руку, и Лёля не понимала зачем.
Лёлина мама, кажется, должна была что-то сделать, а не сделала ничего. Она взяла Лёлю на руки и прошла мимо человека с трубой на голове.
— Кто это? — шепнула Лёля, когда они прошли мимо.
— Это — батюшка поп.
«Ого! — подумала Лёля. — Батюшка поп! А чего он руку-то тянул?»
— Чтоб я её поцеловала.
«А что ж ты её не поцеловала-то?» — хотела спросить Лёля, но не спросила, а только подумала.
И мама ответила:
— Да так, не хочется что-то.