Избранные произведения в одном томе

— Не знаю, кэп, — оправдывался Пахомыч. — Орут все: «Хренов, Хренов» — ну я и перепутал, прихватил лишнего.

— А лишнего Семёнова вы не прихватили?

— Надо пересчитаться, — растерянно отвечал старпом. Стали считать Семёновых, которых, слава Богу, оказалось один.

— А вдруг это не наш Семёнов? — тревожился капитан. — Потрясите его.

Мы потрясли подозреваемого. Он мычал и хватался за какие-то пассатижи.

— Наш, — успокоился капитан.

— Что же делать с лишним Хреновым, сэр? — спрашивал старпом. — Прикажете выбросить?

— Очень уж негуманно, — морщился Суер, — здесь полно акул. К тому же неизвестно, какой Хренов лучше: наш или ложный?

Оба Хренова сидели на банке, тесно прижавшись друг к другу.

Они посинели и дрожали, а наш посинел особенно. Мне стало жалко Хреновых, и я сказал: — Оставим обоих, кэп. Вон они какие синенькие.

— Ну нет, — ответил Суер, — «Лавр Георгиевич» этого не потерпит.

— Тогда возьмём того, что посинел сильнее.

Наш Хренов приободрился, а ложный напрягся и вдруг посинел сильнее нашего. Тут и наш Хренов стал синеть изо всех сил, но ложного не пересинил.

Это неожиданно понравилось капитану.

— Зачем нам такой синий Хренов? — рассуждал он. — Нам хватит и нашего, слабосинего.

— Капитан! — взмолился ложный Хренов. — Пожалейте меня! Возьмите на борт. Хотите, я покраснею?

— А позеленеть можете?

— Могу что угодно: краснеть, синеть, зеленеть, желтеть, белеть, сереть и чернеть.

— Ну тогда ты, парень, не пропадёшь, — сказал капитан и одним махом выкинул за борт неправильного Хренова.

И ложный Хренов действительно не пропал. Как только к нему приближались акулы, он то синел морскою волной, то зеленел, будто островок водорослей, то краснел, как тряпочка, выброшенная за борт.

Глава 18

СТАРЫЕ МАТРОСЫ

В эту ночь мы не ложились в дрейф. Хотели было лечь, но Суер не велел.

— Нечего вам, — говорил он, — попусту в дрейф ложиться. А то привыкли: как ночь, так в дрейф, как ночь, так в дрейф.

Ну, мы и не легли. Раздули паруса и пошли к ближайшему острову.

Старые матросы болтали, что это остров печального пилигрима.

— Никак не пойму, открыт этот остров или ещё не открыт, — досадовал Суер. — На карте его нет, а старые матросы знают. Но отчего этот пилигрим печалится?

— Вот это, сэр, совсем неудобно, — стеснялся Пахомыч. — Старые матросы болтают, будто бабу ждёт, подругу судьбы.

Старые матросы топтались на юте, били друг друга в грудь:

— Бабу бы…

— Вообще-то у нас есть мадам Френкель, — сказал Суер-Выер. — Чем не баба? Но она — непредсказуема.

В этот момент мадам снова закуталась в своё одеяло, да так порывисто, что у «Лавра Георгиевича» стеньги задрожали.

— Грогу бы… — забубнили старые матросы.

— Старпом, — сказал Суер, — прикажите старым матросам, чтоб прояснились. То им грогу, то им бабу.

— Извините, сэр, бабу — пилигриму, а им только грогу.

— Ну ладно, дайте им грогу.

Пахомыч пошёл за грогом, но наш стюард Мак-Кингсли вместо грогу выдал брагу.

— Грог, — говорит, — я сам выпил. Мне, как стюарду, положено, квинту в сутки.

— Пинту тебе в пятки! — ругался Пахомыч. Дали старым матросам браги.

Обрадовались старые матросы. Плачут и смеются, как малые ребята.

— Старая гвардия, — орут, — Суера не подведёт!

А Суер-Выер машет им с капитанского мостика фуражкой с крабом. Добрый он был и справедливый капитан.

Глава 19

ОСТРОВ ПЕЧАЛЬНОГО ПИЛИГРИМА

Ботва — вот что мы увидели на острове печального пилигрима. Огуречная ботва. И хижина.

Из хижины, покрытой шифером, и вышел пилигрим.

Описывать его я особенно не собираюсь. Он был в коверкотовом пиджаке, плисовых шароварах, в яловых сапогах, в рубашке фирмы «Глобтроттер». Лицом же походил на господина Гагенбекова, если сбрить полубаки и вставить хотя бы стеклянный левый глаз. У пилигрима такой глаз был. Хорошего швейцарского стекла. С карею каёмкой.

Пилигрим поклонился капитану и произнёс спич:

Какой же это дирижабль
Привёз мою печаль?
О, мой неведомый корабль!
Причаль ко мне, причаль!

Наш капитан поклонился и приготовил экспромт:

Я видел, как растут дубы,
Играл на флейте фугу.
И я привёз тебе судьбы
Нетленную подругу.

— Не может быть, — сказал пилигрим, протирая карюю каёмку.

— Привёз, привёз, — подтвердил старпом. — Она пока в каюте заперта, чтоб не попортилась. А то нам говорили, что вы без подруги печалитесь.

— Я? — удивился пилигрим. — Печалюсь? Что за чушь? Но, конечно, не откажусь, если толк будет.

— Это нам неизвестно, — сказал Суер. — Привезти-то привезли, а насчёт толку ничего не знаем. Она в каюте заперта.

— Крепко, что ли?

— Не знаю, — смутился капитан, — я не пробовал. Но у меня тоже есть вопрос: почему вас пилигримом называют?

— Кого? Меня? Кто? Первый раз слышу.

— Послушайте, кэп, — кашлянул Пахомыч. — Кажись, ошибка. Это не пилигрим, а долбоёб какой-то. Поехали на «Лавра», надоел, спасу нет.

— Ничего не пойму, — сказал Суер уже на борту. — Какой мы остров открыли? Печального пилигрима или какой другой?