Читаем Избранные произведения в одном томе полностью

Суер-Выер гладил слонов, жал руки офицерам. Одного простреленного душмана он много раз прижимал к сердцу. Тот был до того жалок и так мало прострелен, что мы насчитали всего 143 дыры.

— Пальните в меня, братцы! — просил душман. Капитан не выдержал и с двух шагов пальнул ему в сердце.

А когда мы вернулись на корабль, Суер-Выер велел зарядить пушку картечью, и мы жахнули по острову.

Выстрел получился на редкость удачным: многие мишени, разбитые вдребезги, были выбиты из своих траншей.

От пушечного грома в небо взметнулась сотня тарелочек, ну тех самых допотопных тарелочек, по которым когда-то мы стреливали влёт бекасинником.

Стая тарелочек перепугала петровлодкинский дефис.

В ужасе ринулся он с поднебесья вниз и, расталкивая боками Петрова и Лодкина, встал на своё место.

Глава 24

ОСТРОВ УНИКОРН

— А остров Уникорн, друзья, — рассказывал Суер-Выер, — открыт ещё в пятом веке до новой эры капитаном Ктессом. Но сейчас это открытие считается недействительным, потому что эра — новая.

— Новая? — удивился лоцман Кацман. — С чего это она такая уж новая?

Капитан неожиданно закашлялся. Он явно не знал, что сказать. Прищурившись, внутренним своим взглядом рассматривал он нашу новую эру, но ничего такого уж особо нового в ней, кажется, не находил.

— Ладно тебе, — толкнул лоцмана старпом, выручая капитана, — сказано тебе: новая, значит — новая, сиди и помалкивай.

— По большому счёту э… — продолжал Суер. — По большому счёту э… надо бы снова открыть этот остров.

— Ну давайте откроем, сэр, — сказал Пахомыч, — чего тянуть? Плевали мы на эру…

Остров Уникорн сам открылся нам издалека.

Подобный многоэтажному торту, лежал он среди океанских гладей, и, как марципаны, то там то сям торчали и блистали розовые везувии, а вместо сливочных роз пышно вздымались пальмы.

Никаких серпилий, к сожалению, видно не было. Вместо листьев с пальм свешивались запятые, а также буквы «икс» и «игрек».

— Запятых да игреков, пожалуй, не нанюхаешься, — задумчиво сказал Кацман.

— Иксы можно сварить и съесть, — пояснил Суер, — очень неплохое блюдо, напоминает телятину, а игреков можно и на зиму насушить. Старпом, готовьте вельбот!

— Почему не шлюпку, сэр?

— В чём дело? — удивился капитан. — В вельбот мы сможем погрузить значительно больше иксов и игреков, а запятые, кстати, годятся к бульону вместо лаврового листа.

Кроме вёсел, мы с собой в вельбот захватили ещё и грабли, чтоб удобней было сгребать запятые, когда они понападают с пальм.

Сойдя на берег, мы сразу принялись трясти пальмы.

Запятые посыпались охотно. Правда, одна запятая упала на голову лоцману, пробила шляпу и вырвала клок волос, а другая умудрилась прорваться за шиворот старпому.

Она корябалась под тельняшкой и щипалась.

Пахомыч с проклятьем вырвал её, шмякнул об камень и растоптал. Иксы и игреки отрывались с трудом, их приходилось срубать корабельными топорами, но всё-таки мы набрали целую тачку этих латинских знаков.

Впрочем, совсем недолго мы так баловались и прохлаждались с иксами и запятыми. Ненавязчивый, но всё нарастающий гром и топот послышались вдали.

— Скорее в вельбот! — крикнул капитан. — К чёрту лишние запятые! Бросайте их! Бежим! Бежим! Это — Уникорн!

Немыслимый глухой рёв послышался за скалами, и мы увидели вдруг острую пику. Она вылезала из-за скалы и нарастала, нарастала, постепенно утолщаясь.

— Чёрт подери! — кричал капитан. — Я не думал, что он ещё жив! Капитан Ктесс видел его в пятом веке до нашей эры! А сейчас эра-то новая!

— Навались! Навались! — командовал Суер. — Левая — загребай! Правая — табань! Подальше от берега, а то он достанет нас! Достанет!

Матросы наваливались изо всех сил, а пика, толстенная, как сосновое бревно, и острая, как сапожное шило, всё вываливала из-за скалы.

Наконец дьявольский вывал прекратился, и мы увидели, что это не пика, а огромный рог, приделанный ко лбу мускулистого существа с бёдрами оленя, хребтиной буйвола, холкой харрабанды, рёбрами зебры, жабрами жаббры, умбрами кобры и шкундрами шоколандры. У него были густые вепри, ноздри и брежни.

— Это он! — кричал капитан. — Это — Уникорн! О Боже правый! Какой у него страшный корн! Какой рог! Какой церос!

Да, друзья, это был Уникорн, или так называемый Моноцерос, которого русские подполковники чаще всего называют Единорогом.

Разъярённый отсутствием многих запятых, он подскакал к берегу и стал тыкать своим рогом в наш хорошо осмолённый вельбот.

Слава Создателю, что мы успели уже далеко отвалить от берега, и страшный бивень полосовал нейтральные воды, подкидывая в воздух акул и осьминогов.

Глава 25

ДРОТИКИ И КОРТИКИ

— Да, это — единственный выход, — говорил сэр Суер-Выер, расхаживая по палубе взад и вперёд. — Единственный.

Мы никак не могли понять, что творится с нашим капитаном, и жарили свои запятые.

Их, оказывается, очень даже легко жарить.

Получается вкуснее, чем грибы.

Перейти на страницу:

Все книги серии Компиляция

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Жизнь за жильё. Книга вторая
Жизнь за жильё. Книга вторая

Холодное лето 1994 года. Засекреченный сотрудник уголовного розыска внедряется в бокситогорскую преступную группировку. Лейтенант милиции решает захватить с помощью бандитов новые торговые точки в Питере, а затем кинуть братву под жернова правосудия и вместе с друзьями занять освободившееся место под солнцем.Возникает конфликт интересов, в который втягивается тамбовская группировка. Вскоре в городе появляется мощное охранное предприятие, которое станет известным, как «ментовская крыша»…События и имена придуманы автором, некоторые вещи приукрашены, некоторые преувеличены. Бокситогорск — прекрасный тихий городок Ленинградской области.И многое хорошее из воспоминаний детства и юности «лихих 90-х» поможет нам сегодня найти опору в свалившейся вдруг социальной депрессии экономического кризиса эпохи коронавируса…

Роман Тагиров

Современная русская и зарубежная проза
Норвежский лес
Норвежский лес

…по вечерам я продавал пластинки. А в промежутках рассеянно наблюдал за публикой, проходившей перед витриной. Семьи, парочки, пьяные, якудзы, оживленные девицы в мини-юбках, парни с битницкими бородками, хостессы из баров и другие непонятные люди. Стоило поставить рок, как у магазина собрались хиппи и бездельники – некоторые пританцовывали, кто-то нюхал растворитель, кто-то просто сидел на асфальте. Я вообще перестал понимать, что к чему. «Что же это такое? – думал я. – Что все они хотят сказать?»…Роман классика современной японской литературы Харуки Мураками «Норвежский лес», принесший автору поистине всемирную известность.

Ларс Миттинг , Харуки Мураками

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза