Избранные произведения в одном томе

Прямо перед нами по всей макарке, как забор, вколочены были в дно толстые черные сваи, переплетенные еловыми ветками. Это был обычный рыбацкий закол, поставленный по всем правилам.

Пришибленные, сидели мы в «Одуванчике», неумолимо понимая, что через эту чертову плотину нам никогда в жизни не перебраться. Тут мы и услыхали голосок:

— На уху-то наловили?

Глава 33

ТРАВЯНАЯ ГОЛОВА

— На уху-то наловили? — повторился голосок, и из травы высунулась лукоподобная головка с влажными торфяными глазками. Она покачивалась над травой, держалась на ней, как луна порой держится на лесных верхушках. Казалось, она и сплетена из засохших болотных трав.

— Наловили, — ответил я, взял из лодки Горбача-Окуня и показал Голове.

— О! О! О! — с восхищением покачала головой Голова.

— А ты, дедушка, как в болоте-то стоишь? — спросил капитан, смекнувший, что такая голова может быть приделана только к немолодому телу.

— Я-то в валенках, — ответила Голова. — А вы-то как?

— А мы веслаемся, — с некоторой бодростью заявил капитан, — и на уху наловили.

Цокая, как белочка, языком. Травяная Голова любовалась окунем, я же все старался рассмотреть, к чему она приделана. В густой траве я не видел никакого тела и никаких валенок, и даже шеи, на которой полагается держаться любой голове, не наблюдалось.

— Через закол-то нам не перебраться? — спрашивал меж тем капитан.

— Никак не перебраться, — отвечала Голова, по-прежнему не показывая признаков тела.

— А ты бы, дедушка, разобрал закол.

— Как же так? — изумилась Голова, погружаясь испуганно в траву. — Как его разбирать? На уху-то ведь надо ловить?

— Так ведь и нам проплыть надо.

Удрученно мигая глазками, Голова по самую макушку уехала в траву и вдруг, подпрыгнув, крикнула:

— А вы лучше назад плывите!

В этих травяных словах была своя железная логика.

Меня же поражало, что не было видно, к чему приделана Травяная Голова. И вдруг я понял, что она вообще ни к чему не приделана, а просто так, сама по себе болтается в болотах. Тревожный пот прошиб меня, я вперил глаза свои в траву под Головой и на том месте, где полагалось быть телу, видел явные просветы небесной синевы.

— Дедушка, — жалобно сказал капитан. — Мы назад плыть сил не имеем. Нам бы на землю попасть, ушицы наварить.

— Верно говоришь, парень, — покачивалась согласно Голова, — ухи надо наварить. А соль-то у вас есть?

— И соль, и лаврушка, — заманивал Голову капитан. — И лук репчатый, и перец-горошек.

Размахивая руками и даже причмокивая, капитан соблазнял Голову ухою, совершенно не замечая, что уха этой Голове ни к селу ни к городу. Во всяком случае, под головою у Головы не имелось живота, куда волей-неволей должна в конце концов поместиться уха.

И все-таки Голова слушала капитана с любопытством и тоже причмокивала, сощуривала нос. Она явно желала ухи.

— Окуней у нас пол-лодки, — размахивал руками капитан. — Заварим крепкую, тройную, с картошечкой.

Голова дрогнула.

— Ладно, парень, — сказала она, — вы лодку к заколу привяжите, а сами вылезайте. Я вас до берега доведу.

— Спасибо, дедушка, — обрадовался капитан, — устали в лодке — сил нет.

Подгребая и загребывая, капитан подогнал лодку к заколу, стал привязывать нос к бревну. Оглядываясь на Голову, я потихоньку дернул его за рукав.

— Ты чего? — отмахнулся капитан.

— Слушай, — шепнул я, — тела-то нету.

— Чего такое?

— Под Головою тела нету.

— Ты что — дурак? — спросил капитан, вглядываясь в мой живот.

— Да под тою Головою, под тою, — указывал я большим пальцем через плечо.

— Под какою?

— Под дедушкиной.

— Ты с ума сошел, нанюхался болотных газов, — прошептал капитан и, оглянувшись на Голову, добавил: — Тело есть, только очень маленькое, в валенках. Складывай окуней в ведро.

Капитан выбрался из лодки на закол, помог вылезти и мне. Во весь рост поднялся я над болотом — и голова моя закружилась. Я увидел просторный зеленый мир вокруг — зеркала озер, поблескивающие там и сям, еловые леса за озерами и снова за лесами озера, какие-то за озерами холмы, дальние деревни на их склонах, и совсем чудесными оказались три корявых сосны неподалеку от нас. Бугром подымался под соснами берег, и по бугру этому ходили коровы.

Увидевши меня и капитана, коровы издалека с берега протянули к нам свои губы и замычали.

Открывшийся простор, сосны и коровы отвлекли меня от Травяной Головы, и мелькнула мысль, что в конце концов наплевать, приделана она к чему-нибудь или нет. В таких-то просторах — в озерах, болотах, лесах — любой голове захочется поболтаться свободно. И я пожалел, что моя бедная голова не может прокатиться колобком по этому миру. Уж она бы погуляла там и сям, а после как-нибудь приделалась обратно к бренному телу.

— Полтора десятка, — сказала Травяная Голова, подсчитав вынимаемых из лодки окуней. — Будет уха. Ну а теперь по кочкам, по жердочкам за мной.