Избранные произведения в одном томе

— А ты, Леха, помолчи, — сказал я. — Ты со своими руками разберись. То она у него вяжет, то летает. Выбери что-то одно. Или — вязать, или — летать.

— У Лехи рука хоть и летающая, но трудовая, — сказал кум. — Мы его нарочно так приучиваем, чтоб его рука не только в воздухе болталась, но и делом занялась.

— Не верю, — сказал я, — не верю, чтоб летающая рука вязала варежки. Все ваше вязанье для отвода глаз. Не понимаю только, от чего вы наши глаза отводите.

— Мы любим вязать в свободное время, — сказал кум, членораздельно глядя мне в глаза. — И никому ничего не отводим.

— Вы просто не хотите, чтоб мы плыли дальше. Это Папашка велел остановить нас?

— Что за глупость? Что вы придумали? Никакого Папашки и на свете-то нет. Ну а плыть вам дальше не советую. Опасно — болота, топи. Пожили бы здесь, у Шуры, — рыбалка, грибы, ягоды. И ваши друзья с вами — Орлов, Клара…

— А где они сейчас, Орлов и Клара? — спросил я, глядя куму в глаза.

— Да здесь они, неподалеку. Пошли прогуляться, на звезды поглядеть.

— Ерунда, — сказал я. — Их здесь и вовсе не было. Настоящие Орлов и Клара в Москве сидят, а эти — поддельные, мыльные пузыри.

— Да уж, — неожиданно и обиженно вставил капитан, — сам с Кларой целовался, а теперь — пузыри.

— Сдуру я могу и с пузырем поцеловаться, — сказал я. — Но где сейчас Клара? Где? Возникла на миг — и пропала.

— А ведь в жизни всегда так, — сказал неожиданно шурин. — Возникнет на миг — и пропадет. И ты, и я, и все мы.

— Но мы с капитаном пока еще не пропали, — сказал я. — Брось спицы. Мы плывем дальше.

— Куда это вы плывете? — прищурился шурин. — Папашку, что ль, искать?

— Да нет, так просто поплывем, сами по себе. А Папашка, если надо, сам нас найдет.

— Вот это верно, — засмеялся шурин. — Но, по правде говоря, Папашка вас давно уже нашел.

— Как это? — не понял капитан.

— А так, — ответил шурин. — Папашка — это я.

Глава 52

РАЗГОВОР С КУСТАМИ КОЗЬЕЙ ИВЫ

Капитан-фотограф все-таки не удержал спицы в руках. Со звоном упали они на пол, клубок шерсти покатился под стол.

— Так вот кто Папашка… — заикнулся капитан, — А я-то думал…

— Да, я — Папашка, — подтвердил шурин. — А дядя Кузя с Лехой — моя бригада.

Шурин гордо оглядывался. Его некрупные малоголубые глаза с большим достоинством мигали над щеками.

— Самый незаметный, самый скромный, — сказал капитан. — Его бьют по щекам, он падает на пол, и он же — Папашка.

— Пускай бьют, — сказал шурин. — Пускай тиранят. Но Папашка — это я.

— И он еще вяжет! — воскликнул капитан.

— Да, я вяжу, — скромно подтвердил шурин. — Вяжу носок для каменной ноги. Скажу вам честно, что в крапиве валяется вовсе не памятник культуры. Это моя собственная запасная нога. Ей бывает холодно во время заморозков. Конечно, я мог заказать этот носок Лехе или дяде Кузе, но решил связать носок для своей ноги собственноручно. Ей это будет приятно, потому что пользуюсь я ей сейчас редко, тяжеловата. Пусть хоть погреется бедняга моя.

Выслушав всю эту ерунду, кум Кузя и Леха Хоботов закатили глаза, сложили руки на груди и стали глядеть в потолок, выражая тем самым свою печаль по поводу одиночества каменной ноги.

Я не выдержал и засмеялся.

— Что тут смешного? — нахмурился шурин. — Окаменелая нога валяется в крапиве, ей одиноко, холодно, неуютно.

— Жалко ногу, — сказал я, — но просто смешно слушать все это вранье. Шурин Шура — Папашка, ну, уморили! Кому нужен Папашка, который вяжет носки, подставляет свою морду под удары летающей руки! Это не Папашка — это дубина стоеросовая!

— Почему же нельзя прикинуться? — сказал шурин. — Я скромный.

— Нельзя, никак нельзя прикидываться, — сказал я. — Настоящий Папашка — это остров, тонущий в озере, это ночь, которая давит на сердце, это два дергача.

Сам не знаю для чего, я вскочил с места, подлетел к шурину и слегка дернул его за нос.

— О! — закричал ошеломленный Шура, а я побежал к двери, и сразу же ринулась за мной летающая Лехина рука. Забыл, забыл-таки Леха Хоботов, что я — москвич! Уж не знаю, что хотела сделать со мною его рука — поймать ли, задержать, дать по шее, но не был бы я москвичом, если б вдруг на пороге не прищемил дверью Лехину конечность, а дверь заклинил на крючок.

В непролазной, прочной и безымянной тьме добежал я до берега и увидел светлую лодку на черной воде. Я прыгнул на свое бамбуковое место, и «Одуванчик» сразу вынес меня на середину реки. Я и весла-то взять не успел, а «Одуванчик» уже летел по реке подальше от шуршуриного дома.

Есть на свете такие люди, которые умеют убегать.

Сидят, сидят вместе со всеми за дружеским столом, едят, пьют, смеются — и вдруг вскакивают, хлопают дверью — и бегут!

За ними гонятся, кричат, извиняются, уговаривают, а они бегут, бегут, убегают. А потом уж падают в траву и плачут.

Мне такие люди не очень нравятся, но я, между прочим, и сам такой человек. Не знаю почему, но порой я и сам так вскакивал и убегал, прятался и плакал, а потом уж бежал дальше. Где бы я ни был, где бы ни жил, я в конце концов обязательно оттуда убегал, только скорость убега была разной — то помедленней, то побыстрей.