Избранные произведения в одном томе

Заинтересовавшись, старый чародей приблизился к столу, взял двойной книжный листок, повертел, хмыкнул.

— Ну правильно. Нигде ничего… А что должно быть?

— Подружку встретил, — хмуро пояснил Глеб. — Мужа у неё через эту книжку отворожили. Получил шестнадцать томов в подарок — ну и…

— А-а… — Колдун поднёс лист поближе, всмотрелся попристальней. Изучал долго. — Подружку Олей зовут? — внезапно спросил он.

— Да…

— А разлучницу — Машей?

— Откуда знаешь?

Сухие старческие губы сложились в довольную полуулыбку.

— Прямого колдовства здесь нету… — известил Ефрем. — А без чёрных технологий не обошлось. На, прочти…

— Где?

— Всю страницу. С начала до конца.

Глеб пробежал глазами текст. Нормальный триллер. Пять выстрелов. Два трупа.

— И что?

— Ещё раз читай! — осерчал колдун. — Только внимательней, слышь?

Глеб прочёл ещё раз. Пять выстрелов. Два трупа.

— Да что ж вы за народ такой? — начал уже закипать Ефрем. — Давай тогда вслух!

Глеб пожал плечами и стал читать вслух. Если старый колдун выходил из себя, лучше ему было не перечить. На мониторе занервничал серо-белый Калиостро, очень не любивший, когда люди начинают говорить чужими голосами.

— «Услышав шорох, — заунывно оглашал ученик чародея, — Сникерс молниеносно повернулся на триста шестьдесят градусов и вскинул оружие…»

Осёкся. Заморгал.

— Ну! — нетерпеливо прикрикнул Ефрем.

— «Брось свою Ольку, — не веря, с запинкой прочёл Глеб. — Уйди к Маше…» Что это?

— Двадцать пятая строка… — угрюмо сообщил кудесник. — Страшная штука. Вроде двадцать пятого кадра, только хуже, опаснее. В некоторых странах даже закон против неё приняли. В электронном виде эту пакость ещё как-то, говорят, вылавливают, а уж в бумажном — и пробовать бесполезно… Сколько, говоришь, ему томов подарили?

— Шестнадцать…

— Все шестнадцать — в огонь!

— Погоди! — опомнился Глеб. — А сам-то ты как её углядел? Эту двадцать пятую строку!

Старый чародей хмыкнул, приосанился.

— Думаешь, колдовство? — самодовольно переспросил он. — Экстрасенсорика всякая?.. Нет, Глебушка, нет. Просто в мои времена принято было всё подряд читать. Это теперь книжки не жуя глотают, да ещё и на курсы скорочтения записываются, а мы-то по старинке — каждую строчку, каждое слово. Так-то вот…

— Каждое слово?! — Портнягин ужаснулся. — Как в школе на уроке?

— Во-во…

— Замучишься же!

— Ну вот тем не менее… — Кудесник усмехнулся снисходительно и снова стал серьёзен. — Это что! Рассказывали мне: дескать, когда-то давным-давно при советской власти люди между строк читать умели!

— Как это? — обомлел Глеб.

— Сам не знаю, Глебушка, сам не знаю… Не иначе в ментальные слои проникать могли. Физически сло́ва в строчке нет, а ментально — присутствует. Такие, говорят, чудеса творили! Положат перед человеком чистую страницу — так он, представляешь, сам всё за автора возьмёт и домыслит…

Проклятьем заклеймённый

Тени убитых являются,

Целая рать — не сочтёшь.

Н. Некрасов

Лето кончалось великой сушью. Пойма Чумахлинки жаждуще глядела в безоблачное небо глубоко запавшими озерцами. По обмелевшему ерику шлёпала днищем допотопная «казанка», толкаемая столь же допотопным подвесным «вихрем». В отличие от какого-нибудь там, скажем, сияющего белизной гидроцикла, обшарпанная дюралька цвета тины вполне естественно вписывалась в окружающую природу и казалась близкой роднёй серому от пыли татарнику и мохноногим ивам. Мохноногость их была отнюдь не видовым отличием, а скорее плодом излишней доверчивости: во время разлива стволы оказались целиком под водой и на радостях выбросили путаницу нитевидных корешков — теперь высохшую и омертвевшую.

Местные дачники сваливали в протоку что попало: от проржавевшей сетки-рабицы до битого кирпича и стеклотары. Обитающий в двигателе моторыжка (нечисть бывалая, многое повидавшая) поначалу сильно беспокоился за вертикальный вал. В то время как во всём цивилизованном мире эта деталь традиционно представляет собой стержень круглого сечения, в «вихре» она, по строгим законам безумия, склёпана из двух стальных полос. Скрутить её в сверло, ударив гребным винтом о неровности дна, — раз плюнуть. Будь на месте моторыжки заморский гремлин, он давно бы уже принял меры, учинив тревожный стук изнутри или что-нибудь ещё в том же духе. Однако в «вихре» никакой гремлин не выживет. Судите сами: непомерно огромный выхлопной патрубок свисает неприличнейшим образом, вода в редуктор проникает с лёгкостью, при откидывании мотора топливо вечно проливается в поддон. А перегрев поршней, а пригорание колец, а неразъёмная тяга реверса…

Но даже если бы выжил! Местного жителя на голый стук в моторе не возьмёшь. Обложит мультиэтажно — пожалуй, не зарадуешься. Мат, он ведь на любой энергетике отзывается крайне болезненно, даже на привычных к загибам моторыжках. Что уж там говорить об изнеженных продвинутыми технологиями гремлинах!