Об этом он и не подумал — и, как ни странно, почувствовал вдруг, что начинает сердиться. «Черт возьми, старина, — мысленно сказал он себе, — оказывается, все эти дни она нуждалась в тебе не меньше, чем ты в ней!»
Следующие несколько дней его раздирали противоречивые чувства. Он действительно нуждался в ней — но о том, чтобы взять ее с собой, не могло быть и речи. Остаться сам он тоже не мог — во всяком случае, не на этот раз; он оставил незавершенным одно крайне важное исследование — от его успеха зависело едва ли не само существование народа хайакутов. Правил, запрещающих ему жениться на ней, в принципе, не существовало, но имелись строжайшие ограничения, запрещающие доступ дикарям к тем медикаментам и приборам, которые позволили бы ей хоть в какой-то степени приспособиться к огромным различиям в образе жизни. В Консилиуме никто не говорил на ее языке, а единственную знакомую ей работу выполняли медикаменты. Но как объяснить это человеку, который никогда не видел даже водопровода, не говоря уж о смывном туалете? Как рассказать ей об одноразовой одежде или готовке еды с помощью клавиш компьютера?
И самое ужасное — как объяснить ей, что в Консилиуме те же сиу вовсе не презренные нелюди и смертельные враги, а друзья и коллеги, к которым требуется относиться соответственно?
Раньше, когда ломка заканчивалась, он просто давал себе волю и радовался жизни, но на сей раз знахарь взвалил на него тяжелейшее бремя — и отнюдь не по неведению, — чем испортил все удовольствие.
И все же без нее ему было тоскливо, он хотел ее общества, он хотел ее саму. Он до поздней ночи просиживал на пороге в окружении деревьев и звезд, пытаясь найти какой-то выход, и в один из таких вечеров его посетил незваный гость.
Обернувшись на слабый шорох. Козодой почти сразу увидел черный силуэт, резко выделяющийся даже в такой темноте.
Поняв, что обнаружен. Вал неторопливо и уверенно скользнул в круг света, образованный угасающим костром.
Он был огромен, не менее двух метров в высоту, — грубое подобие человека из блестящего иссиня-черного материала. Вместо лица — застывшая маска с двумя трапецеидальными прорезями, в которых угадывался обсидианово-черный блеск глаз. Он двигался легко, с кошачьей грацией, казалось бы, невозможной у такого огромного создания.
— Добрый вечер, — произнес Вал приятным женским голосом, с совершенно человеческими интонациями. Он говорил по-хайакутски, но не из-за уважения к собеседнику, а чтобы дать понять, что мог свободно подслушать все, о чем говорили Козодой и старый знахарь. Женский голос, столь странно звучащий в устах механизма, доказывал, что его миссия не связана непосредственно с Козодоем, но почему-то эта мысль не приносила особенного успокоения.
— И тебе добрый вечер, — ответил Козодой, стараясь, чтобы внезапная сухость во рту не отразилась на его речи. — Могу ли я спросить, что привело тебя к моему костру?
— Обычное дело. Ты здесь единственный чужак на данный момент и на много дней вперед, и поэтому ты представляешь собой некий… скажем так, центр притяжения.
— Ты ищешь кого-то из тех, с кем я работал?
— Нет. Ее имя Кармелита Менделес Монтойя.
— Испанка?
— Нет. Карибеанка.
Для Козодоя это было почти одно и то же. Кстати, на Карибских островах были образованы новые сообщества на основе существовавших там культур. Коренное население островов попросту не дожило до этого времени, так что восстанавливать там было нечего.
— Откуда здесь взяться карибеанке? Вал перешел на классический английский, но голос его по-прежнему остался женским.
— Она бежала. Это обширная и пустынная земля, где очень легко затеряться. Обломки ее скиммера были обнаружены со спутника две недели назад. К несчастью, до меня там уже успели побывать все, кому не лень, от любопытных индейцев до многочисленных стад бизонов. Потом я обнаружил некоторые признаки того, что она двигается в этом направлении. Выйти она не может: эта территория сенсибилизирована — однако она уже продержалась намного дольше, чем я предполагал. Впрочем, этот район малонаселен и постоянно наблюдается. До сих пор она избегала любых контактов, но по моим расчетам ее запас продовольствия на исходе, и скоро ей придется либо просить о помощи, либо умирать с голоду.
— И ты считаешь вероятным кандидатом меня. Но почему? И что она такого сделала? — Козодой тоже перешел на английский: это было сложнее, зато позволяло избежать излишней метафоричности.
— Ее проступок не имеет к тебе никакого отношения. И вообще — я только арестовываю. Я не осуждаю. Впрочем, в любом случае тебе лучше ничего не знать. Что касается твоего первого вопроса, то я рассуждал просто. Она чужая на этой земле, местные наречия ей незнакомы. Я практически уверен, что она видела, как приземлялся и взлетал твой скиммер, и, следовательно, сообразила, что ты — человек не из этих мест. Цивилизация твоего народа настолько отличается от ее собственной, что твои соплеменники представляются ей просто сборищем дикарей. Она не сомневается, что они откажут ей в помощи, если вообще не убьют ее и не съедят.
Такого нельзя было спустить даже Валу.