Избранные произведения в одном томе

Он поднялся, напряженно размышляя. Посвященные образовывали особый клан, нечто вроде привилегированного клуба, в котором перстни служили атрибутами его почетных членов… Могло ли это превратиться в традицию и в таком виде дожить до нынешнего времени? Если так, то не исключено, что Чен знает, у кого остальные перстни.

В этом-то и заключалась первая проблема. Там, в Консилиуме, он без труда мог бы отыскать повод для поездки в ташкентскую резиденцию Чена или хотя бы в региональный центр в Константинополе, на который он работал. А сейчас? До окончания рекреации оставалось всего шестьдесят семь дней, и добраться туда за это время не представлялось возможным. Но когда рекреация закончится, он должен будет пройти ментосканирование — это цинично называли «дезинфекцией» — а значит, неизбежно будет осужден. С другой стороны, если он вдруг исчезнет. Вал сразу поймет почему — и отправится вдогонку, вооруженный его, Козодоя, памятью, его манерой мыслить и всей современной техникой, которая ему недоступна.

Его глаза остановились на потрепанном атласе, лежавшем в кейсе. Он взял его, отыскал карту центральной части Северной Америки и стал изучать систему рек, в надежде отыскать подходящий путь. Парусные флотилии поддерживали небольшой, но постоянный торговый оборот с иными странами, но от восточных портов его отделяли недели пути верхом, по незнакомым территориям, населенным людьми, не особенно приветливыми к чужестранцам. На юге, разумеется, был Нолинз, где хозяйничали племена каже, но он был маленьким и обслуживал, в основном, каботажные суда.

Внезапно Козодой замер, осененный догадкой. Бегущий по Грязи! Как же он мог забыть про него! Несколько лет назад Бегущий по Грязи был выслан из Консилиума из-за какой-то скандальной истории, о которой никто ничего толком не знал, и назначен резидентом в Нолинзе, откуда сам был родом и куда и раньше частенько выезжал по делам Консилиума.

Козодой размышлял. Там ли еще Бегущий по Грязи? Жив ли еще? И помнит ли он некоего юного воина, который дежурил за него, пока старый лис обделывал свои многочисленные делишки?

Но есть ли выбор?

Он еще раз, тщательнее вгляделся в карту. Плыть предстоит по течению — это уже хорошо. До Нолинза две недели пути — дней десять, если удастся где-нибудь спрямить, и три недели, если встретятся трудности, что, к сожалению, намного вероятнее. Итак, если старик еще там, если он еще помнит Козодоя, если он захочет по старой дружбе сунуть голову в петлю только ради удовольствия лишний раз подколоть Консилиум и если сумеет устроить уроженцу прерий путешествие на скиммере через полмира, тогда есть кое-какие шансы. Не очень большие, но альтернатива еще менее привлекательна.

Пришло время поговорить с Танцующей в Облаках. В последние недели он много думал о ней. Они оба были одиноки, но его сердце и разум были затянуты тучами, а она принесла ему свет. Козодой восхищался ею и желал ее; теперь, когда он мог вернуться в Консилиум только мертвым, тем более не стоило заводить речь о браке. Она уже потеряла одного мужа, нельзя же просить ее вторично выйти замуж за ходячего покойника!

И вот он подходил к ее лачуге на задворках стойбища Четырех Семейств, чтобы попрощаться — и принять это решение оказалось намного труднее, чем решиться прочесть опаснейший документ.

— …И теперь я должен добраться до него, — объяснял он. — Это единственный человек, у которого достаточно власти, и он может спасти меня, потому что для него эти сведения тоже имеют значение.

Она с печальным видом кивнула:

— Ты собираешься идти один? Он насторожился:

— Естественно.

Похоже, ответ задел ее, но она постаралась не подать виду.

— А ты когда-нибудь бывал в низовьях реки? Ты когда-нибудь греб на каноэ? Ты хоть плавать-то умеешь?

— Нет, в низовьях реки я не был, грести давно разучился, но по крайней мере плавать я умею.

— Я тоже никогда не забиралась так далеко вниз по реке, — вздохнула она. — Но моего мужа часто посылали в разные места, и он мне кое-что рассказывал. Ниже по течению река намного шире и глубже. В опасных местах можно справиться только вдвоем.

Он подозрительно посмотрел на нее:

— Ты хочешь сказать, что идешь со мной?

— Это мой мир. Я выросла в нем и хорошо его знаю. Ты не должен ехать в такую даль без меня. В одиночку ты никогда не доберешься до того человека. Я это знаю, да и ты, я думаю, тоже.

— Это просто безумие! Те места чужие для нас обоих и очень опасные. Я почти наверняка погибну и отправляюсь туда лишь потому, что здесь меня ждет верная смерть. А что будет с тобой? Одна среди чужих темен — ты же понимаешь, что может случиться… А в городе — еще хуже. Головорезы, воры, убийцы, женщины, у которых не осталось и капли чести… Там даже никто не говорит по-хайакутски. Даже если я выживу, ты сможешь говорить только со мной.

— А мне и не надо больше ни с кем говорить, — серьезно ответила она. — И если ты погибнешь, то уже не важно, что будет со мной. Теперь понимаешь? Разве ты ослеп и не видишь, что я тебя люблю? Или ты уже не считаешь нас за людей?

Козодой был одновременно задет и растроган.