Избранные произведения в одном томе

— Погоди, Станислав. С разбегу эта мохнатая тетка кидается в воду, а речка быстрая, и детеныша довольно далеко отнесло, — ну вот, она вплавь за ребеночком и, представьте, поймала его. А по берегу бегут мои охотники и кричат: «Алмасты! Алмасты!» Я схватил камеру, тоже бегу, нацеливаюсь, а руки у меня дрожат… Алмасты выскочила на противоположный берег, а там круча. Ребеночек висит у нее на шее, вцепился, а она оглянулась на нас, посмотрела злыми глазами и давай карабкаться на почти отвесную стену. Как ей удалось это — невозможно понять, но очень быстро она одолела крутизну и скрылась в зарослях. Да, я снял, как она лезла вверх. Неплохой получился фильм.

— Это был снежный человек? — с любопытством спросил Олег. — Вот здорово, Гриша, что ты его увидел. Ведь о нем, кажется, до сих пор спорят.

— Давно перестали, — авторитетно сказал Коротков. — Факт существования снежного человека, он же йети, он же алмасты, многократно подтвержден.

— А чем он питается?

— Да чем придется — корнями растений, ягодами, мелкими грызунами.

— Одним словом, — понимающе сказал Олег, — он ест все, начиная с человека и кончая Библией.

— Что? что? — воззрился на него Коротков. — А, это ты опять из любимого Марка Твена…

— Надоели со своим Твеном, — сказал Драммонд, поднимаясь с диванчика. — Вам, Черных, следовало стать не пилотом, а этим… эссеистом… писакой газетным.

— Вы правы, Драммонд, — кротко согласился Олег. — Вы всегда правы.

— Я бы предпочел, чтобы вы мне возразили. А так — и говорить не о чем. Спокойной ночи, джентльмены.

— Предводитель роботов, — проворчал Грегори и сделал гримасу ему вслед. — Напрасно, Олег, ты ему поддерживаешь… нет… как это…

— Поддакиваешь, хочешь ты сказать? Но он действительно всегда прав. И это тоже верно, что по душевному складу я скорее гуманитарий, чем…

— Брось, — сказал Коротков. — Что за приступ самоуничижения? Гриша прав: нельзя постоянно поддакивать этому сухарю. А насчет снежного человека, скажу я вам, еще в прошлом веке была интересная гипотеза. Будто до наших дней дотянула некая нисходящая, остановившаяся в развитии неандертальская ветвь…

Морозов слушал и не слушал этот разговор. «Кавказ… — думал он. — Вот и Гриша был на Кавказе. Все были — кроме меня… В том году, когда Марта потащила нас на Аланды, так хотелось мне съездить на Кавказ… Как в той песне?.. «На заре, на заре войско выходило… на погибельный Капказ воевать Шамиля…» А дальше? Вот уже и старые песни стал забывать. Постарел, в начальники вышел — не до песен… Нет, придется свертывать экспедицию. Джон Баркли мне дороже всех богатств Плутона. Черт с ними, ниобием и ванадием, все равно плутоняне не дадут разворачивать тут горную металлургию… А контакта с ними, даже при адском терпении Короткова, достичь невозможно. Что ж, надо идти в рубку, вызвать по каналу срочной связи Космофлот…»

Но он медлил, проверяя свое решение, поворачивая его так и этак.

— …а раз они дотянули, — продолжал между тем Коротков, — значит, биологический вид не изжил себя. Другой вопрос — действительно ли они реликтовые неандертальцы? Я думаю…

Коротков не успел сказать, что он думает. В лилово-черной пижаме, в пестрых индейских мокасинах вошел в кают-компанию Баркли.

— О! — хрипло воскликнул Чейс. — Что я вам говорил, Алексей? Я знаю Баркли. — И он опрокинул своего короля: — Сдаюсь. Еще партию?

— Нет, — сказал Заостровцев, устало потягиваясь. — На сегодня все.

Баркли опустился в кресло рядом с Морозовым. Он был бледен, на лбу блестела испарина.

— Скучно лежать в лазарете, — сказал он слабым голосом. И добавил по-русски: — На лицо Алиоши есть улыбка. Что у вас есть смешное? Я тоже хотель смеяться.

— Просто я рад вас видеть, Джон, — сказал Морозов, — хотя мне кажется, что Коротков сейчас отправит вас обратно.

— Да, Джон, — сказал Коротков озабоченно, — вам надо лежать.

— Еще успею належаться, — возразил тот, откинув голову на спинку кресла, отчего борода выпятилась, открыв белую, странно беззащитную шею. — Грегори, ты бы поставил вместо этой тягомотины что-нибудь повеселее. Фильм какой-нибудь показал бы… Нет ли у тебя боя быков?

— У меня есть все. — Грегори проворно подскочил к шкафу, где хранил свои ролики, и стал рыться там, приговаривая: — Почему бы не быть корриде, если люди хотят посмотреть?

Заостровцев сказал, направляясь к двери:

— Я бой быков не люблю, и поэтому позвольте мне удалиться, ребята. Почитаю перед сном. — И — проходя мимо Морозова: — После кино зайди ко мне, пожалуйста, Алеша. Нужно поговорить.

…В тесноте каюты Заостровцев, лежавший на койке, казался зажатым меж двух стен. Морозов всмотрелся в его спокойное лицо, освещенное ночником, и сказал:

— Ты с ума сошел. Об этом даже разговора не может быть.

— Не торопись категорически отказывать, Алеша. Выслушай…

— Не хочу слушать. Ты настоял, чтобы тебя взяли в эту экспедицию против моего желания. Ладно. Ты неплохо перенес полет. Прекрасно. Но на Плутон я тебя не пущу. Ты бортинженер, твое дело — корабельные системы. И все. Кончен разговор.

— Нет, не кончен. Ты не имеешь права…