Избранные произведения в одном томе

— Чтобы прочитать их все, я унесла содержимое коробки к себе в комнату и спрятала в рюкзаке, дав себе слово изучить письма, когда останусь одна в доме, и вернуть на место. После трагедии я забыла и о письмах, и о месте, куда их засунула. Мой дед по отцу, у которого я потом жила, куда-то их спрятал вместе с множеством других предметов, которые могли бы напомнить мне о случившемся. Но сам Патрис Верней всегда о них помнил, после откровений Аполлин связал их с вами и прислал мне вместе с флешкой. Нет никаких сомнений, что это ваш почерк, да и подпись всюду ваша.

— Да, письма мои, но что заставляет тебя считать, что я писал их твоей матери?

— Они адресованы S. Мою мать звали София, я нашла их в ее спальне. Неужели вы посмеете утверждать, что не видите никакой связи?

Вместо прямого ответа Фаулз сделал другой ход:

— Зачем ты сюда пожаловала? Чтобы меня убить?

— Не так быстро. Сначала я хочу преподнести вам подарок.

Она вынула из кармана и положила на стол круглый предмет. Сначала Фаулз принял его за моток черной изоляционной ленты, потом сообразил, что это лента для пишущей машинки.

Матильда подошла к этажерке, сняла с полки «Оливетти» и поставила на стол.

— Мне нужны полные признательные показания, Фаулз.

— Показания?..

— Прежде чем вас прикончить, я хочу, чтобы вы оставили письменный след.

— След чего?

— Я хочу, чтобы все узнали, что вы совершили. Хочу, чтобы все уяснили: Натан Фаулз — убийца. Поверьте, вам не выситься в будущем на почетном пьедестале!

Он покосился на пишущую машинку, поднял на нее глаза и попытался возразить:

— Будь я даже убийцей, против моих книг ты бессильна.

— Знаю, нынче очень модно разделять человека и художника: некто вытворял чудовищные вещи, но остается гениальным художником. Не обессудьте, но я рассуждаю по-другому.

— Здесь можно спорить до посинения. Сам художник, предположим, смертен, но произведение искусства тебе не убить.

— А по-моему, ваши книги переоценивают.

— Не в том дело. В глубине души ты сознаешь мою правоту.

— Из глубины моей души так и рвется желание всадить в вас пару пуль, Натан Фаулз.

Она вдруг нанесла ему жестокий удар прикладом в почки и заставила сесть. Фаулз упал в кресло и крепко стиснул зубы.

— Думаешь убить человека — это так просто? Думаешь, твои совпадающие улики наделяют тебя правом отправить меня на тот свет? Всего лишь потому, что тебе это взбрело в голову?

— Ваша правда, у вас есть право на защиту. Предоставляю вам возможность выступить в роли адвоката: валяйте, оправдывайтесь! Вы так любите повторять в интервью: «С детских лет я воевал одним и тем же оружием: старой погрызенной ручкой и блокнотом со страницами в клеточку». Я расширяю ваш арсенал: вот вам пишущая машинка, пачка бумаги и полчаса времени.

— Чего тебе, собственно, нужно?

Матильда прибегла к последнему доводу: приставила к виску писателя ствол.

— Правды! — крикнула она.

— Ты решила, что правда позволит тебе обнулить прошлое, перестать терзаться, все начать сначала? — бесстрашно проговорил он. — Как мне ни жаль, но это иллюзия.

— Сама разберусь.

— Правды не существует, Матильда! Вернее, она существует, но она подвижна, она живая, она непрерывно меняется.

— Мне осточертели ваши софизмы, Фаулз.

— Хочешь ты этого или нет, человечество неделимо. Мы находимся в серой, нестабильной зоне, где лучший из людей способен взять и совершить наихудшую гадость. Зачем тебе взваливать на себя такую ношу — правду, с которой ты не сумеешь жить? Тебе хочется брызнуть на открытую рану кислотой?

— Я не нуждаюсь в защите. Без вашей я, по крайней мере, обойдусь, — фыркнула она и указала на пишущую машинку. — За дело! Хватит тянуть. Изложите вашу версию: никаких завитушек, только голые факты. Без стилистических ухищрений, без поэзии, без отступлений, без напыщенности. Текст нужен мне через полчаса.

— Нет, я не…

От еще одного удара прикладом он сдался, скорчил от боли гримасу и медленно заправил ленту в машинку.

Что ж, если уже сегодня ему суждено умереть, пусть это будет смерть за пишущей машинкой. Здесь он был на своем месте. Здесь ему всегда было лучше всего. Спасать свою шкуру, щелкая по клавиатуре, — вызов, который он способен принять.

Для разогрева он настукал первое пришедшее в голову — фразу из Жоржа Сименона, своего учителя, показавшуюся ему наиболее соответствующей положению: «До чего меняется жизнь, когда сначала ее проживешь, а потом разберешь по косточкам».

От прикосновения пальцев к клавишам после двадцатилетнего перерыва его пробила дрожь. Ему очень этого не хватало, но он расстался с писательством не по своей воле. Воля бывает бессильна, когда к виску приставляют ствол.

«Я познакомился с Суазик Ле Гаррек весной 1996 года в самолете, летевшем из Нью-Йорка в Париж. Она сидела рядом со мной, у иллюминатора, погруженная в чтение моего романа».

Лиха беда начало! Он немного поколебался, бросил напоследок на Матильду взгляд, говоривший: «Еще есть время остановиться, не срывать чеку с гранаты, от взрыва которой погибнем мы оба».

Но ответный взгляд Матильды говорил одно: «Швырните наконец вашу гранату, Фаулз. Брызните вашей кислотой…»