Избранные произведения в одном томе

Когда Бэрроуз повернул переключатель вперед, покореженные остатки заскрежетали и заметно вдавились в мягкую почву.

Он двинул переключатель назад — со скрипом и треском рыдван поднялся.

Поставив переключатель в нейтральное положение, Гип отступил назад. Он не смел даже мечтать отыскать подобное… Перед ним стоял дегауссирующий генератор и ждал, чтобы его разобрали и изучили. Правда, всякая дегауссировка была здесь только побочным продуктом.

В переднем положении тумблер делал грузовик тяжелее, в заднем — легче.

Это же антигравитация!

Антигравитация: сон, мечта, фантазия. Антигравитация, которая преобразит лицо Земли так, что пар, электричество, даже ядерная энергия станут всего лишь саженцами в том саду, что вырастет из этого устройства. Вот вам устремленные в небо дома, каких еще не замыслил ни один архитектор, вот полет без крыльев, к планетам, звездам и дальше. Вот вам новая эра в транспорте, энергетике, даже в танце, а может, и в медицине. О! Сколько работы, и вся она в его руках.

Тут тупой солдатик, салабон несчастный, шагнул вперед и щелкнул выключателем. Назад. Улыбнулся и упал в ноги Бэрроузу. Брыкаясь, тот высвободился, потянулся, подпрыгнул, так что захрустели коленки. Гип тянулся вверх и уже кончиками пальцев коснулся холодящей поверхности одного из кабелей. Контакт длился не более десятой доли секунды, но и годы спустя, всю отпущенную ему жизнь, Бэрроуз помнил ощущение: он словно застыл, примерз к этому чуду. Воспарив, он поднялся над землей.

И упал…

Кошмар.

Разрывающее грудь молотящее сердце, дыхание забыто. Безумие: древняя колымага, покинув свою стихию, возносится ввысь, быстрее и быстрее, тает, пропадает в темнеющем небе… темное пятно, пятнышко, точка, отблеск света. А потом немота и боль, когда возвратилось дыхание.

И докучливый смех где-то рядом, и ярость… ненавистный смех… нужно заставить умолкнуть.

И время безумных криков, споров, слов, превращающихся в вопли, расширяющихся полумесяцев смеющихся глаз, и стремительно уходящий вдаль силуэт. Он сделал это, он… и он же поставил мне подножку.

Убить…

Но убивать некого. Рывок в сгущающуюся тьму, но в ней нет никого. Топот ног, огонь в животе и пламя в мозгу. Тупой, неуклюжий, бестолковый гад.

Потом возвращение к пустой, такой пустой, к невозможно пустой яме. Стань в ней и погляди на серебряные провода, которых ты больше не увидишь.

И уставившийся на него ржаво-красный глазок. Вопль, удар — и детектор летит в пространство, крутится, вертится, но невысоко, разбивается, глазок гаснет.

А потом долгий путь в казармы, а за спиной невидимка по имени мука вцепилась в разбитую ногу.

Упал. Отлежался и встал. Плюхнулся в воду, повалялся в ней, встал, отдохнул, а вот и казарма.

Штаб. Деревянные ступени, темная дверь, гулкий стук. Кровь, грязь и снова стук. Шаги, голоса, удивление, сожаление, досада, гнев.

Белые шлемы, бляхи военной полиции. Просил: пригласите полковника. Нет, никого другого, только полковника.

Заткнись ты, разбудишь полковника.

Полковник, это вот антимагнетрон. Для спутников и транспорта, никаких более ракет!

Заткнись, локаторщик.

Потом драка, и кто-то кричит, когда наступают на сломанную ногу.

Кошмар исчез. Он лежит на белой кушетке в белой комнате с черной решеткой на окнах, рослый полисмен у двери.

— Где я?

— В госпитале, лейтенант, в тюремном отделении.

— Боже, что случилось?

— Я вам скажу, сэр. Вы здесь потому, что решили прихлопнуть какого-то рядового.

Он прикрыл глаза рукой.

— Его нашли?

— Лейтенант, такой человек не значится в списках. Честно говорю. Служба безопасности проверила все документы. Так что лучше расслабьтесь, сэр.

Стук. Полицейский открыл дверь. Голоса.

— Лейтенант. Майор Томпсон пришел переговорить с вами. Как вы себя чувствуете?

— Хреново, сержант, хреново… но поговорю с ним, если он хочет.

— Теперь он успокоился, сэр.

Новый голос… тот самый! Бэрроуз надавил на глаза ладонью, так что искры посыпались. Не гляди. Если ты не ошибся, придется его убить.

Дверь. Шаги.

— Лейтенант, добрый вечер. Случалось уже беседовать с психиатром?

Медленно, в ужасе перед взрывом, который вот-вот разразится, Бэрроуз опустил руку и открыл глаза. Опрятный ладный мундир с нашивками медицинской службы ничего не значил. Профессиональная любезность тоже не имела никакого значения. Все существо Гипа сосредоточилось на одном — перед ним маячила физиономия того самого рядового, безропотно и тупо весь жаркий день таскавшего его детектор — того, что был свидетелем его открытия, а потом вдруг улыбнулся и одним движением руки отправил вверх и грузовик, и мечту.

Взвыв, Бэрроуз прыгнул.

И кошмар снова сомкнулся.