Избранные произведения. V том

— Это же исторический момент! — гнула свое Лапьер.

Русский сообщил новую дурную весть: «Камеры воздушного шлюза ослепли. Если наши гости на борту, мы не можем посмотреть, как эти ребята выглядят».

— Мы слышим шум в воздушном шлюзе, — доложила Лапьер.

— Черт побери, — техасец, ослепли камеры и в предшлюзовом отсеке. Лапьер, мы больше вас не видим.

Удивленная, но не встревоженная, Лапьер заговорила на французском, потом спохватилась, перешла на английский: «Тут происходит что-то невероятное…»

Возможно, Артуро сказал: «Что за дерьмо…»

Лапьер: «…не открывает внутренний люк воздушного шлюза, но просто, просто проходит сквозь…

— Проходит что?

— …материализуется прямо из стальной…

Русский: «Компьютер показывает, что люк закрыт».

Внезапно охвативший Эмили Лапьер ужас заставил ее заговорить голосом испуганного ребенка: «Святая Мария, матерь Божья, нет, нет, благословенная Мария, нет, спаси меня!»

В предшлюзовом отсеке космической станции Артуро закричал сначала от ужаса… потом в агонии.

— Матерь Божья, спаси меня! Благословенная Мария, нет, нет, НЕТ…

Молитва Эмили Лапьер резко оборвалась криками боли, такими же, как крики Артуро.

И хотя в движущемся автомобиле они с Нейлом, возможно, находились в большей безопасности, Молли не могла ехать дальше. Не могла сконцентрироваться, ее переполнял не страх, а горе, сочувствие. Она нажала на педаль тормоза. Ее трясло.

Нейл тут же потянулся к ней. Радуясь тому, что она не одна, Молли схватила его руку, крепко сжала.

Высоко над Землей, в различных отсеках космической станции, члены экипажа переговаривались по системе громкой связи. В основном на английском, иногда переходя на родные языки, но речь шла об одном и том же: «Что происходит? Где вы? Вы меня слышите? Вы здесь? Где они? Что делают? Почему? Где? Как? НЕ подпускайте их! Задрайте люк! Нет! Помогите мне! Кто-нибудь! Господи, помоги мне, помоги! Господи! Пожалуйста, Господи! НЕТ!»

Потом остались только крики.

Может, потому, что крики слышались ей вживую (их передали с орбиты на Землю, потом записали на пленку или диск, и наконец радиостанция вновь выдала их в эфир), Молли могла разобрать тонкие нюансы ужаса, агонии и смерти, которые не отличила бы один от другого, если бы присутствовала при резне. Сначала крики были пронзительные, резкие, в них слышался отказ поверить в происходящее, потом в них добавлялось хрипоты и ужаса, и наконец они превращались в жалкие всхлипы и вопли мужчин и женщин, которых живыми разрывали на части, причем палач не спешил, наслаждаясь своими деяниями.

По мере того, как захватчики проходили из одного конца космической станции в другой, несчастные члены экипажа поочередно погибали, словно животные на бойне, возвещая о своей смерти прощальным криком, пока наконец крик последнего не возвестил о том, что величайшее достижение человеческой науки и техники продолжает полет в беспилотном режиме. Его крик пронесся сквозь вакуум и стратосферу, через последний хороший день на одной стороне планеты и через начало самой длинной ночи, через собирающийся дождевой фронт, который во время резни на космической станции еще не пролился дождем, и его агония стала последним предупреждением миру, набатом, ударившим в последний час.

Одинокий голос смолк.

Воцарилась тишина.

Молли затаила дыхание, нагнулась к радиоприемнику, вслушиваясь в эту страшную тишину.

И из уже мертвой космической станции донесся новый голос, сильный, вкрадчивый, необычный, голос того, кто появляется в пентаграмме, выведенной кровью барашка. И заговорил он на языке, который, возможно, никогда раньше на Земле не слышали.

— Енмями ноигел, тсе рефицул, тсе нод дава, тсе анатасс, лета рижоп шудс.

Помимо любви к словам и страсти к поэзии, Молли обладала способностью на лету запоминать стихи, точно так же, как великим пианистам достаточно только раз услышать мелодию, чтобы сыграть ее нота за нотой. И в этих инопланетных словах чувствовался ритм, напоминающий земные стихи, поэтому, когда нечеловеческий голос повторил эту фразу, Молли шептала эти слова вместе с ним.

— Юмаман си нойдель, си рифакаль, си нод а бах, си нейтосс, реши фо селлос.

Хотя Молли не знала значения этих слов, она чувствовала звучащую в них гордыню, и в гордыне этой, помимо триумфа, читались черная ненависть и ярость, на которые не было способно самое жестокое из человеческих сердец, которые не мог представить себе ни один человек.

— Юмаман си нойделъ… си рифакаль… си нод а бах… си нейтосс… рети фо селлос, — Молли еще раз произнесла эти слова, уже в одиночку.

На радио мертвая тишина сменилась голосом возбужденного комментатора: «Война миров, Америка. Сражайтесь с ними, сражайтесь изо всех сил. Если у вас есть оружие, воспользуйтесь им. Если у вас нет оружия, добудьте его. Если кто-то из государственных деятелей слушает меня, ради бога, пустите в ход атомные бомбы. Мы не должны сдаться…»

Нейл выключил радио.

Дождь. Дождь. Дождь.

Мертвые космонавты наверху и буря внизу.

Четыре мили до города… если город еще существует.

Если не в городе, то где собирались люди для того, чтобы организовать совместную оборону?