Алексей мрачнел от непрерывных обид, и чем их становилось больше, тем сильнее в нем разгоралось желание добиться своего. Только Костя, резкий, но добрый Костя, поддерживал Алексея. Костя вел с Алексеевыми учениками практические занятия, за которые Алексей, конечно же, не взялся бы, потому что он только еще выходил на самостоятельную дорогу, — ему поручали варить самые простые узлы на траулерах.
В те трудные для себя дни, едва забыв о Катюше, он вновь почувствовал, как сильно недостает ему друга, — таким другом Алексей в мыслях всегда видел Катюшу. Как глубоко она вошла в его жизнь, и как ему без нее тяжко! А она? Встретил ее раз на заводе, проскользнула мимо, не взглянув, глаза в землю, торопливая, испуганная. Что она переживает?
Встретил другой раз, загородил дорогу. «Не надо, Алеша, — шепотом сказала она. — Не надо. Пусти…» И снова не взглянула.
Но что бы ни происходило в душе Алексея, на работе это никогда не сказывалось. Все свободней владел он сварочным аппаратом, приобрел легкость, своеобразную грацию в новом труде, — как было раньше на клепке. Помогал ребятам, вел с ними занятия. Ходил к Косте на инструктаж. Подружился с Игорем Червенковым. Игорь оказался хорошим парнем, компанейским, веселым. Одно было непонятно Алексею: как это, окончив десять классов, можно было не пойти учиться дальше? Одно дело, когда его самого отец снял с учебы. Но тогда была война, надо было помогать заводу, и не десять классов, а шесть окончил к тому времени Алексей. Спорили по этому поводу с Игорем, ругались.
По воскресеньям они брали лыжи и дотемна ходили среди сосен над Ладой, в тех местах, где Алексей бывал когда–то с Катюшей, где Катюша рассказывала ему об истории, о древних веках. Алексей уже и сам узнал о тех веках, он прочел о них, и, пожалуй, Катюша удивилась бы теперь его познаниям. Она удивилась бы тому упорству, с каким Алексей сидел над книгами. Книги стали его друзьями. Они раскрывали перед ним мир, огромный, трудный для познания, величественный.
Но Катюши не было, и удивляться было некому.
5
В этот поздний час бодрствовал и дед Матвей. Сидел за столом в кабинете директора и нетерпеливо нажимал кнопки телефонных аппаратов:
— Гараж мне, гараж! Отъедини, барышня, — кто там разболтался. Срочно машина нужна, барышня!
На столе перед ним лежала только что доставленная телеграмма министра: «Слушайте радио зпт читайте завтра газетах тчк Модельщику Виктору Ильичу Журбину присуждена Сталинская премия третьей степени тчк Поздравляю Журбина зпт весь коллектив высокой наградой тчк».
— Гараж? — кричал взволнованный дед Матвей. — Гони живенько машину! Зпт, понимаешь! Внук лауреат! Домой слетаю. Ладно, и от тебя передам.
Через пятнадцать минут он грохотал в дверь так, что проснулись Тоня, Дуняшка, Илья Матвеевич и Агафья Карповна. Поднялись, стали одеваться; думали — пожар, тем более что взошла полная луна и на улице было светло и желто.
— Где он? — загудел дед Матвей, когда ему отомкнули. — Спит, дурень! Сам себя не понимает!
Дед ворвался в комнату Виктора, сдернул одеяло. Все недоумевали: что случилось с дедом, не тронулся ли часом?
— Вставай, бродяга! Вставай! Дай обниму. — Сонное лицо Виктора исчезло в дедовой бородище. — Ну вот, теперь на — читай!
Виктор взял у него телеграфный бланк.
— Мама! — сказал он мальчишеским голосом. — Мамочка! Мне премию дали.
— Сынок! — Агафья Карповна охнула и опустилась на Викторову теплую постель. — Что же теперь нам делать–то? Витенька!
Тоня бросилась на шею Виктору, ее оттолкнул Илья Матвеевич. Босиком пришлепал Костя. Все обнимали Виктора, тискали. Он терпел и счастливо улыбался.
— Что же делать–то, что? — повторяла Агафья Карповна. К ее ногам твердость еще не возвратилась.
— Водку пить! — выкрикнул Илья Матвеевич и так хлопнул Виктора по плечу, что тот тоже повалился на кровать.
— Потише ты! Зашибешь лауреата! — рассердился дед Матвей. И сам стукнул Виктора по спине.
— Изобьют всего, дурные! — Агафья Карповна заслонила собой сына. — Взбесились! Лупят и лупят.
Общая радость замутила головы, как хмель. Ждали ее, ждали, но пришла она все равно будто и нежданная, ударила внезапно, подобно выстрелу. Виктор знал, что его все–таки представили на премию, что представили одного: Зина и Скобелев написали заявление и, приложив к нему документы, Викторовы наброски, эскизы, расчеты, доказали, что Виктор единственный автор станка. Все Виктор знал. Одного не знал — как велика будет его радость.
— Ладно, лупите, — говорил он отцу, деду и Косте. — Стерплю, чего там!
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
1
Антон вовремя вернулся: к самым великим в жизни семьи торжествам. Привез с собой Веру. Она взяла отпуск до завершения работы Антона, до пуска потока.
— Я устала одна, — сказала Вера Агафье Карповне. — Не в таком уже мы возрасте с Антошей, чтобы расставаться надолго. Хочется быть вместе, всегда вместе.