Избранные произведения в трех томах. Том 3

— Пожалуйста, — предложил портсигар Алексахин. — Возьмите у меня, Александр Львович некурящий.

— Вот читаем пьесу, дорогой товарищ Ершов, — заговорил Гуляев, расхаживая по комнате. — У меня была мысль пригласить рабочих, специалистов с завода и почитать пьесу им. И вас имел в виду. И уж поскольку вы пришли, может быть, послушаете, о чем мы тут говорим. Пьеса вас касается, Платон Тимофеевич. И ваши тут есть рассказы, и других доменщиков. И домыслы товарища Алексахина. И мое кое–что. Как, товарищ Алексахин, прочтем пару сценок товарищу Ершову? Он, учтите, сын вашего главного героя.

— Ах вот как! — Алексахин снова поднялся из–за стола. — Так и вы здесь есть! — Он тронул рукой раскиданные по столу листки. — Это замечательно, что вы зашли к нам. Мы с Александром Львовичем работаем коллективно — переделываем, доделываем, уточняем. У вас есть время послушать?

— Давайте, — сказал Платон Тимофеевич, устраиваясь на стуле поудобней. Особого интереса к пьесе он не испытывал. И не до нее ему было. Но нехорошо вот так сразу отказаться и уйти, невежливо, все–таки работники искусства, творческая лаборатория…

Читать стал Гуляев. Он не читал, а играл эту пьесу. Читает за молодого — перед Платоном Тимофеевичем так молодой и появляется, читает за старого — старый виден. И женщиной он мог быть, и рабочим, и инженером. Было это все про жизнь семьи Окуневых, про какой–то завод, неизвестно где, а Платону Тимофеевичу виделся свой завод и родное его, ершовское, семейство. Ну до того много похожего, и все именно так, как было и есть в действительности… Папироса погасла, забыл про нее, зажатую в пальцах. Слушал, слушал о старике Окуневе и не заметил, как это случилось, старик Окунев превратился для него в покойного Тимофея Игнатьевича, в родного батьку. Стоял отец под ударами гитлеровских палачей несгибаемо, гордо: «Стреляйте вы, завтрашние трупы!» Слезу почувствовал Платон Тимофеевич при этих словах — и тогда очнулся, кашлянул, вновь раскурил папиросу.

Два часа читал Гуляев; никто не заметил, как пролетело время, как стемнело за окнами, как затеплились в майском небе голубые звезды. О многом успел пораздумать за эти два часа Платон Тимофеевич.

— Спасибо вам, товарищ писатель, — сказал он, когда чтение было окончено, и кивнул головой Алексахину.

— Разве я писатель? Что вы, товарищ Ершов! — Алексахин смутился. — Я так… Начинающий еще. Значит, нравится?

— Только вот что скажу. — Платон Тимофеевич не ответил Алексахину. — Скажу я вам такое дело. Есть у вас одна слабинка, неясность вроде. Не понять, кто домны для гитлеровцев восстанавливает, кто на стариков доносит и так далее. Все это у вас в тумане, гестапо, дескать, — и вся недолга.

— Вы знаете, — сказал Алексахин, выслушав, — вы правы. Я бывал на заводе, с рабочими некоторыми беседовал. Товарищ Бусырин, редактор городской газеты, мне рассказывал. Александр Львович тоже… А я всех слушаю и тоже чувствую: есть слабинка, и именно в том, о чем вы говорите. Драматизм от этого снижается.

— Драматизм — ладно, — нетерпеливо перебил Платон Тимофеевич. — Главное, чтоб по правде получалось. Про Воробейного слышать вам не приходилось?

— Говорили, что служил такой немцам. Но я им не заинтересовался.

— Зря не заинтересовались. Это и был тот, кто домны восстанавливал. И он, душа моя это чует, батьку нашего предал. Никто бы другой не разгадал хитрый стариковский маневр, никто бы другой не пошел доносить. Сделать это мог только тот, который уже с потрохами себя врагу продал. Продайся в одном, пойдешь по дешевке и в другом. Вот такого изобразить надо. Без него непонятно.

— Знаете, Александр Львович, а над этим стоит подумать, — сказал Алексахин. — Ведь я вам говорил, вы помните?.. Говорил, что непременно должен быть какой–то тип в ходе действия, который бы служил гитлеровцам. Вы сказали, что это не столь важно, подавай вам старика, главного героя…

— Ну, милый, пойми, мне действительно только он, старик, и нужен. — Гуляев засмеялся. — Не буду же я всех играть. О себе забочусь, о своей роли. А пьеса в целом — твоя забота. Ты уж сам смотри что к чему. Ты хозяин, тебе видней.

5

У Чибисова только что закончилось совещание. Заседали часов шесть, обсуждали возможность увеличения выпуска чугуна и стали при тех же самых производственных мощностях. Начальники цехов назвали немало различных мер, которые позволят заводу увеличить выпуск металла не менее чем на десять — двенадцать процентов. В тоннах это выглядело весьма внушительно.