Она смотрела в пол, кусала губу, и пальцы ее мелко–мелко, складывая вдвое, вчетверо, ввосьмеро, рвали какую–то бумажку. Чибисов растерянно наблюдал за этой работой. Он ничего не понимал. Говорили: вышла замуж, всюду е ним, всюду с ним, счастливая, такой муж! А ни счастья не видно, и замуж, оказывается, не выходила. Значит, что же? Значит, голову ей этот москвич крутит? Безобразие!
Но безобразие–то безобразием, а как тут ввязываться со стороны, если никто тебя об этом не просит? А когда не просят, когда не хотят, чтобы расспрашивали, это означает, что будет лучше, если ты вообще не станешь соваться. Что ж, желание законное.
— Да-а… — сказал он. — Из доверия, как говорится, вышел. Так я пойду пообедаю.
— Антон Егорович! — спохватилась Зоя Петровна. — Вот… — Она показала ему клочки бумаги. — Это была записка. В приемной сидит инженер Козакова. Она вам написала, не примете ли вы ее. Важный, говорит, вопрос. Что ей ответить?
Чибисов взглянул на часы: половина пятого, в животе бурчало. Вздохнул:
— Ну что ж, пусть. Пусть заходит.
Искра, зайдя, принялась извиняться. Она так трогательно щурила глаза, на которые ни за что не хотела надевать при людях очки — даже Виталий мог увидеть ее в очках только случайно, захватив врасплох, — так искренне смущалась, что голодный, усталый Чибисов не мог не улыбнуться.
— Садитесь, пожалуйста, садитесь, товарищ Козакова. У вас, помнится, имя какое–то редкостное?
— Искра.
— Искра?..
— Васильевна.
— Так чем же могу служить, Искра Васильевна?
— Видите ли, Антон Егорович, я, кажется, нашла. — Она открыла свою сумку–портфельчик, достала бумаги. — Помните, вы обратились к инженерам нашего цеха с просьбой подумать, нельзя ли сделать что–нибудь такое, чтобы в вагоне–весах не было жары от агломерата?
— Помню.
— Вы еще говорили тогда, что поручили изобретателю Крутиличу подумать. Крутилич приходил, осматривал все. Это было давно. И, может быть, он что–то сделал, но нам это не известно. А я вместе с машинистами вагона–весов предлагаю знаете что? Только, пожалуйста, не смейтесь.
— Да уж какой тут смех. Меня сейчас щекочи, буду неподвижен, как те каменные атланты… Вы в Ленинграде бывали? Они портик Эрмитажа подпирают. Здоровенные такие мужики. Прошу прощения, отвлекся.
— Мы предлагаем установить в кабине вагона–весов… точнее — всю кабину превратить в это…
— Во что?
— В электрохолодильник. Такой, знаете, магазинный? В молочных бывает, в колбасных отделах. Большущий такой. И регулировать любую температуру.
— Слушайте! — Чибисов рассмеялся. — Это же гениальное решение, Искра Васильевна! Простейшее и гениальнейшее. Вы посрамили Крутилича. Я очень рад. Надо его пригласить и пристыдить.
— Зачем? — Искра замахала руками. — Не надо! Может, еще ничего и не получится.
— Прекрасно получится! Дадим сейчас задание конструкторам и электрикам. Пусть думают, как это все разместить, как оборудовать. Оставьте мне ваши записи. Завтра приду в цех со специалистами. Можно бы и сегодня. Но сегодня еще немного — и умру от голода. Знаете, с утра… У вас там в портфельчике нет завтрака? Такого вкусного, школьного — булка, теплая такая, мягкая, с корочкой, и колбаса. Нет? Жалко. Это я, понятно, не свои завтраки вспоминаю, а моих ребят. Когда учился я, таких завтраков не было. Был хлеб. Черный. И холодная картошка в мундире. Соль. Словом, очень хорошо, что пришли. Дело это двинем. Спасибо. До свиданья, до свиданья. Какая у вас маленькая ручка! Разве такие бывают?
— Это уже не ручки, Антон Егорович. Это лапы. Смотрите — мозоли. И грязные лапы, не отмыть.
— А вы пемзой пробовали?
— Пробовала. Не берет.
— Вот что, — сказал Чибисов, задерживая Искру у дверей. — Сегодня обсуждали план мероприятий по доменному цеху. В основе ваши с Ершовым предложения.
— Антон Егорович! — Искра подняла на него глаза и смотрела строго. — Только потому, что вы сегодня устали, я не сказала вам всего, что давно хотела сказать. И я бы за этим пришла специально. Все, что вы сделали с Платоном Тимофеевичем, все это неправильно. Вы как хотите, а я написала в горком партии об этом.
— Горком ничего не может сделать. Это дело министерства, Искра Васильевна.
— Тогда я в ЦК напишу. Такого выдающегося специалиста вы отпустили.
— А Воробейный разве плох?
— Платона Тимофеевича никто не заменит. Платон Тимофеевич знает печь как самого себя. Он с ней на «ты». А у Воробейного отношение с печью все–таки на «вы».
После ухода Искры силы окончательно покинули Чибисова. Он свалился в кресло. Зое Петровне сказал:
— Где уж обедать! Скоро шесть. Уж домой поеду — ужинать. На обеде сегодня сэкономил.
— Вы так богачом станете, — ответила Зоя Петровна. — Это ведь который раз.
— Идите домой, — сказал он, надевая кепку.
— Я междугородный телефон заказала. Не могу уйти.