Избранные произведения в трех томах. Том 3

— Весь завод обошел. Ваш, — сказал он Андрею. — И в доменном цехе был. — Он начинал осваиваться, обретать свой обычный тон. — Твое имя видел на Доске почета. Давай–ка рассказывай, как работаешь?

Уходил Горбачев уже не такой смятенный, как пришел. Кто его знает, может, уж и не так плохо это все; может, и не такая уж сила этот Андрей и не станет ломать семью, перекраивать ее по–своему.

— Поедем, довезу, — сказал он Капе, надевая пальто,

— Нет, папа, я приду сама. Скоро приду. Не волнуйся.

Когда он уехал, она спросила Андрея:

— Понравился тебе отец?

— Ничего. Подходящий. Они, наверно, все такие. Они нас не любят. Парней.

Капа рассмеялась.

— Он где работает? — спросил Андрей.

— В горкоме.

— Большой работник?

— Так, средний.

Назавтра инженер Козакова, сдавая печь, сказала Андрею:

— А вы знаете, Андрей Игнатьевич, кто вас вчера тут спрашивал? Он был в цехе, интересовался вашей работой.

— Кто же?

— Горбачев. Первый секретарь горкома.

Андрей не ответил, на лице у него была растерянность. Он отошел от Искры, и был у него такой вид, будто он не знает, что же ему делать.

15

Зоя Петровна жила как в ознобе. Ее спокойная, ясная жизнь кончилась. Все время она теперь чего–то и кого–то ждала и куда–то спешила. Она стала рассеянной и неприветливой. Зло и односложно отвечала по телефону, посетители ее раздражали.

— На вас жалуются, — сказал ей Чибисов. — Вы обретаете черты обычных стандартных секретарш, а я вас ценил как раз за обратное. Что с вами, Зоя Петровна?

Потупилась, отмолчалась. Что она могла сказать Антону Егоровичу? Захватил вот в плен и цепко держит Орлеанцев… Как же об этом скажешь? Зоя Петровна проклинала ту минуту, когда смалодушничала, когда не нашла в себе сил отказаться от приглашения в театр. Он ее обезоружил, этот московский инженер. Если бы он тогда сразу начал свои атаки, может быть и даже наверняка, Зоя Петровна сумела бы указать ему должное место. Но он поступил иначе — в ее жизнь он вошел тихо, очень тихо. Он постарался понравиться десятилетней дочке и матери Зои Петровны. Он их просто очаровал. В доме только и разговору стало, что о Константине Романовиче.

Нет, некоторые женщины напрасно храбрятся: обойдусь без мужа, я не приложение к мужчине, проживу и сама прекрасно, я зарабатываю… Да, ты зарабатываешь, да, ты кормишь и одеваешь свою семью. Все так. Но это не очень уж и весело, жить одинокой. К тебе пристают, тебе предлагают, тебе нашептывают. Ты живешь, отбиваясь, защищаясь. А силы твои ограничены и недостаточны для того, чтобы обороняться вечно. А главное, и решимости на такую вечную оборону нет. Как бы ни обманывала тебя жизнь, как бы ни наказывала за доверчивость, каждый новый раз думаешь, даже не думаешь, оно само в душе живет, это ожидание: «А вдруг, а вдруг на этот раз не так будет, а вдруг будет хорошо?..»

В гостиницу к Орлеанцеву Зоя Петровна не пошла, хотя он очень настаивал и смеялся над ее мещанскими предрассудками. Тогда Орлеанцев принес два билета и отправил мать и дочку Зои Петровны на дневной воскресный спектакль в театр. Он, видимо, и мысли не допускал, что ему могут возразить, отправил — и все. Как на грех, с ним было интересно, он прекрасно читал Блока, Есенина, каких–то неизвестных Зое Петровне поэтов, которые писали красивые, волнующие стихи. Он знал множество историй, он мог без конца рассказывать о загранице. И вместе с тем это был деловой человек. Принятая год назад кандидатом в члены партии, Зоя Петровна уже дважды слышала его выступления на партийных собраниях в заводоуправлении. Говорил Орлеанцев хорошо, умно, вносил дельные поправки в резолюции. К нему прислушивались, многие им восхищались. Иные из сослуживиц, с которыми Зоя Петровна дружна, говаривают ей, что она счастливая — такой человек ее заметил; дура, если она не сумеет оформить с ним свои отношения.

Пусть она будет дурой, но она не станет делать ничего для того, чтобы «оформить» эти отношения. Неизвестно еще, что это за отношения. О любви Орлеанцев не говорит. А если бы и заговорил, не будет же Зоя Петровна врать, что тоже любит его. Не выстояла, сдалась — вот и все, что есть с ее стороны. Сложились отношения, от которых больше горечи, чем радости, от которых беспокойно, обидно, стыдно, потому что все время надо делать так, как хочет он, как скажет он. Надо обманывать Антона Егоровича, отпрашиваться с работы пораньше, ссылаясь то на болезнь матери, то еще на какие–нибудь домашние дела; надо бывать в компаниях, к которым душа не лежит. Надо и в семье врать, придумывать всяческие поводы, чтобы то днем, то вечером на час, на два выпроводить родных из дому или чем–то объяснить матери свое возвращение среди ночи.