— Но это же, значит, пьеса такая, Капочка, — возразила Анна Николаевна.
— Пьеса пьесой, а он еще и от себя добавляет, мама. Пойми. Конечно, девушка может полюбить человека, который старше ее, может. Папа тут не прав. Еще Пушкин писал о Марии и Мазепе. Но она полюбит его совсем за другое, не за камешки, не за глупые улыбки, не за прыганье через забор. Пусть в пятьдесят лет не прыгает, еще инфаркт схватит, так и до свадьбы не доживет.
— Капа! Ну и язык у тебя! — сказала Анна Николаевна. — Вот дети пошли, товарищ Ершов.
— Не перебивай, мама. Я закончу свою мысль. Молоденькая девушка полюбит человека, который старше ее, за что? За то, чего нет в ее сверстниках, — за большую жизнь и зрелый ум, ее потянет помогать ему в его делах, захочется стать помощницей. А камешки, гимнастические потуги — у сверстников девушки это получается гораздо лучше. Вот я и говорю — плохо артист играет. Он должен играть умного, большого человека, тогда этого человека можно полюбить независимо от возраста. Разве, папа, я не права?
— Вот вы в чем не правы, — сказал Яков Тимофеевич, видя, что Горбачев не отвечает дочери. — Не правы в такой категорической оценке артиста Гуляева.
— Очень бы хотелось с ним поговорить, — сказала Капа.
— Пожалуйста, — сказал Яков Тимофеевич. — Приходите за кулисы.
— Я бы ему все прямо…
— Еще чего не хватало! — взволновалась Анна Николаевна. — Достаточно ты нам с отцом нервы портишь. Еще и за чужих примешься. Ваня, не разрешай.
Спектакль закончился стыдной сценой. Героиня, слегка перезрелая девица лет двадцати пяти, на фоне загорающейся тайги тянется губами к губам своего пожилого героя: за четыре акта ухаживаний он довел ее почти до горячечного состояния. А что же он сам, сделавший это дело? Он будто обрадовался, что горит тайга и куда–то надо мчаться. Он отшатывается от тянущейся к нему девицы и, крича какие–то патетические слова, убегает.
— Мама и папа, — сказала Капа, — я должна пойти и поговорить с этим артистом.
Возник легкий спор, решили, что за кулисы сходят все трое — и Капа и ее родители.
— Жуткое ты существо, Капитолина, — говорил Горбачев, ведя свое семейство путаными театральными переходами, по которым ему приходится хаживать в президиумы различных городских собраний и конференций. — За кого ты выйдешь замуж, тот кандидат в святые, великомученик.
В уборной Гуляева Горбачевы уже застали какую–то пару. Гуляев узнал секретаря горкома, пригласил сесть на пыльный диван. Никто не сел, конечно. Гуляев представил:
— Мои друзья — художник Виталий Козаков и его жена, инженер Козакова.
При словах «инженер Козакова» Горбачев потер лоб:
— Постойте, постойте! Это не вы ли из Москвы недавно приехали, на Металлургический? В доменный цех?
При словах «в доменный цех» Капа быстро взглянула на Искру, в секунду осмотрев ее всю, с головы до ног: она же с ней уже встречалась в доме Андрея.
— Я, — ответила Искра.
— Молодец вы какой! — сказал Горбачев, пожимая ей руку. — Женщина — в доменный цех! Давно хотел съездить взглянуть на вас. Да знаете нашу секретарскую жизнь: Вельможа. Бюрократ. Сановник. Для нас ведь только одни эти эпитеты и эти образы и остались ныне у некоторых пишущих товарищей. Вот и здесь, в пьесе, этакий дуб — партийный руководитель — выведен.
Он говорил весело, с юмором, смеясь. Но Искра услышала в его словах горечь.
Анне Николаевне разговор показался неприятным.
— Вы замечательно играли! — сказала она Гуляеву. — Большое удовольствие доставили. Большое!
— А я иного мнения, — сказала Капа.
— Капитолина!.. — строго прикрикнул Горбачев.
Но она повторила:
— Совершенно иного.
— Да? — Гуляев подошел к ней ближе. — Вы считаете, что если ты взялся играть пятидесятилетнего человека, инженера, начальника крупной стройки, то не заставляй его мальчишествовать? Если ты влюбил в себя девушку, то будь мужественным и дальше, отвечай за все содеянное тобой, не трусь перед любовью? Не будь слюнтяем, хныкальщиком, сентиментальной барышней? Так?
Капа слушала его, ошеломленная. Он сам, этот артист, говорил ей о своей роли и своей игре то, что хотела сказать ему она.
— Откуда вы это знаете? — спросила.
— Вот только что примерно так говорила мне эта милая молодая дама. — Гуляев указал на Искру. — А двумя месяцами раньше, когда мы начинали репетировать пьесу, это все говорил себе сам я, ваш покорный слуга.
— Почему же вы все–таки так играете? — спросила Капа.
— А это уж спрашивайте у всех нас. — Гуляев обвел вокруг рукой. Оказалось, что за спинами Горбачевых и Козаковых толпится еще немало народу. — Мы все ответственны за спектакль. Кроме актеров, есть еще и режиссеры в театрах.
Яков Тимофеевич, тоже стоявший в уборной Гуляева, стал представлять Горбачеву режиссеров, их помощников, артистов. Начался длинный разговор. Капа отошла к Искре, тихо спросила:
— Вы, значит, в одном цехе с Андреем Ершовым?
— Да, в доменном. Он тоже мастер.
— А вы разве мастер? Вы же инженер.
— По образованию — инженер. А по работе — мастер, по должности.
— А Ершов — он ведь не инженер?
— Нет, он окончил техникум. Но, как видите, мы с ним на производстве равны. А вы давно его знаете?