Избранные произведения в трех томах. Том 3

Как ни уговаривали родители Капу не спешить с замужеством, окончить сначала институт, она на своем настояла. Она настояла еще и на том, чтобы не было никакой свадьбы. «Это стыдный языческий обычай. Это бестактное вмешательство в личную жизнь. Орут «горько», а ты перед ними целуйся. Подмигивают, хихикают… какие–то намеки. Нет, этого мещанского позорища у нас не будет».

В домике Ершовых затеяли ремонт. Главными рабочими были Андрей и Капа. Плотника звали только затем, чтобы перебрал полы да укрепил двери и оконные рамы. Оклеивали стены обоями, белили потолки мелом, красили полы сами, по вечерам и по воскресеньям. Горбачев спрашивал: «Может быть, помочь все–таки? Материалы, может быть, нужны или что?» — «Нет, ничего не надо, — отвечала Капа. — У нас все есть».

Почти каждый день приходила к ним Анна Николаевна, пыталась помогать, но и в ее помощи не очень нуждались. Возвращалась она домой расстроенная.

Капе очень нравилась возня с растворами, с красками. Она надевала куцый халатик из синей материи, как–то сохранившийся от тех времен, когда сестра Ершовых, Серафима, бегала в нем в школу; повязывала голову красным платочком, весело напевая, водила кистью по потолку; на нее капало, она выглядела заправским маляром. «Хозяин, — стараясь басить, говорила она Андрею, — а вам как, с натуральной олифой или без? С натуральной дороже будет. Авансик бы с вас. На маленькую. С устатку».

Андрей тоже был весь выпачкан в растворах и красках. Это не мешало им то и дело обниматься и целоваться. Ремонт шел медленно. «Ты и занятия запустила, Капитолина, — говорила ей Анна Николаевна, когда Капа в полночь приходила домой. — Нельзя же уж так–то сумасшествовать». — «Ничего, мамочка, догоню. Поднажму потом. Пожалуйста, не беспокойся».

Всему бывает конец. Пришел конец и ремонту. Настал день, когда Андрей и Капитолина Горбачева пошли с утра в загс — и вернулись в дом Горбачевых уже оба Ершовыми. Капа показала Анне Николаевне загсовское свидетельство. «Поздравляю», — говорила Анна Николаевна, а у самой губы поджимались — вот–вот заплачет.

Приехал Горбачев. Откупорил бутылку вина, сели обедать. За столом на этот раз был и брат Капы — Георгий. Он рассказывал всяческие истории о молодоженах, Все смеялись над этими историями.

— Напрасно, напрасно, — сказала вдруг Анна Николаевна, обращаясь к Андрею, — напрасно вы не хотите жить у нас. Было бы очень удобно…

— Мама, зачем этот разговор? — сказала Капа. — И Андрей тут вовсе ни при чем.

— В самом деле, мама, — поддержал Георгий, — ведь это же так естественно для нормального человека — стремиться к самостоятельной жизни. Мне один институтский товарищ, большой любитель природы, рассказывал, что, например, аисты сразу строят два гнезда: в одном живут сами, а во втором высиживают птенцов, и так их потом и оставляют — для самостоятельной жизни. А не держат все время под родительским крылышком.

— Ну то аисты, — сказала Анна Николаевна грустно. — А мы люди.

После обеда Капа собрала свои вещи в два чемодана; вызвали машину. Анна Николаевна отправилась провожать молодых. Но, побыв в доме Ершовых совсем немного, поняла, что она лишняя. Это было непонятно, обидно, больно: она, родная мать, — и лишняя. Уехала домой и плакала весь вечер. Горбачев ее утешал, говорил хорошее об Андрее, обо всей семье Ершовых.

— А откуда ты семью эту знаешь? — сказала Анна Николаевна. — Теперь так повелось, что даже родители жены с родителями мужа не знакомятся, чужими живут.

Договорились до того, что решили съездить к старшему из Ершовых — к Платону Тимофеевичу, и как–то вечером отправились.

— В семье вы старший, — говорил Горбачев за столом, накрытым Устиновной. — Андрею, видимо, вроде отца.

— Не совсем так, — ответил Платон Тимофеевич. — Вроде как бы часть отца, одна часть. Андреем не только я, все занимались поровну — и Яков и Дмитрий.

— А я ему заместо матери была, когда там, на Овражной–то, жили, — вставила Устиновна.

Разговор шел простой, дружеский. Анна Николаевна все про свою Капу говорила да об Андрее расспрашивала, а Горбачев с Платоном Тимофеевичем давно на заводские дела перешли. Платон Тимофеевич держался так, будто и не было приказа министра, о котором Горбачеву рассказывал Чибисов, будто и не собирался уходить от своих печей на пенсию. Горбачев подумал: может быть, Чибисов все–таки настоял на своем? Но расспрашивать не стал: мало ли какие планы у Чибисова, ведь он же говорил, что даже показывать тот приказ Ершову боится.

Когда Горбачевы уже стояли одетые в передней, Платон Тимофеевич сказал:

— А свадьбу справить полагалось бы, а? Что же так — без веселья, без чарочки? Или по вашему положению запрещается это?

— Почему запрещается? — Горбачев засмеялся. — Это вы зря так, Платон Тимофеевич.

— За чем же дело стало?

— Да вот ведь дочка у нас такая. Упрямая, — сказала Анна Николаевна.

— Можно и переупрямить, — вставила Устиновна. — Слва сказать не успеет, а уж тут и свадьба.