Избранные рассказы

— А про то, что он на руку не чист, забыли? — подхватывает господин Мохаммадпур. — Вчера я дал ему два тумана на пачку сигарет, так он даже не подумал вернуть пять риалов сдачи. Тогда я послал его за бутылочкой пепси-колы, а денег не дал. Таким образом, мы с ним квиты, ха-ха-ха… — И он смеется с таким наслаждением, что мне становится и противно, и завидно.

За чаем господин Мохаммади жалуется:

— У меня так подвело желудок, просто не знаю, как дотерплю до обеда.

— А что, разве вы утром не завтракали? — спрашиваю я.

— Нет, боялся опоздать. Черт бы побрал эту контору со всеми ее порядками!

— Жаль, вас не было вчера. Я ходил с приятелями в закусочную «Зиба». Какая там вырезка! А какой кебаб из барашка! — Господин Мохаммадиян причмокивает.

— Между улицей Саади и Лалезар есть отличный и довольно дешевый ресторанчик. Вы бывали там? — спрашивает господин Мохаммад-заде.

— А я знаю, — перебивает его господин Мохаммадпур, — еще один, на площади Моджассамэ, незаметный такой, в подвальчике. Но кормят великолепно!

— Был я там — дорого! Очень дорого! — замечает господин Мохаммадиян.

— Да что вы! Вполне терпимо! Конечно, недешево, но сносно!

— Нет, дорого! Очень дорого!

— Дороже, чем на Лалезаре нам не по карману! — заявляет господин Мохаммад-заде.

Через полчаса раздается голос господина Мохаммади:

— Кстати, вы читали вчерашнюю газету? Снова сбиты четыре самолета.

— Вот что значит непокоренный народ! Сколько уж месяцев? — спрашивает господин Мохаммадиян.

— Лучше спросите — сколько лет… — отвечает господин Мохаммад-заде.

— Но ведь они получают помощь извне! — вступает в разговор господин Мохаммадпур.

— Ну и что! — возражает господин Мохаммади. — Главное, они сами с усами!

— Они сплочены, чего не скажешь о нас! — говорит господин Мохаммадиян.

— Они мужественны, а что мы? Трусы! — заявляет господин Мохаммад-заде.

— Нам не дают развернуться! — пытается возразить господин Мохаммадпур.

— Речь не о том, дают или не дают! — обрывает его господин Мохаммади.

— Да, но все-таки должны быть какие-то объективные условия. Вот, например, в послевоенные годы, когда… — начинает вспоминать господин Мохаммадиян.

Все ударяются в воспоминания. И каждая очередная тирада заканчивается одной и той же фразой: «Нет, все бесполезно!»

Стрелка часов движется к часу. Мы с нетерпением смотрим на нее, устало вздыхаем и с удовлетворением думаем: «Слава богу, день кончился».

Без двадцати час мы поспешно складываем бумаги и оставляем их до завтра.

А через пять минут господа Мохаммадиян, Мохаммад-заде и Мохаммадпур уже выбегают из комнаты, обгоняя друг друга. Я и господин Мохаммади, оставшись вдвоем, обмениваемся понимающими взглядами и не знаем, смеяться нам или плакать.

«А он хороший парень, — думаю я. — Надо бы с ним поближе сойтись».

Если бы не господин Мохаммади, я бы здесь не выдержал.

* * *

От работы до остановки автобуса я почти бегу, иначе долго простоишь в очереди. Я устал и мечтаю только о том, чтобы втиснуться в автобус, чтобы в нем для меня оказалось местечко, нет, не местечко — пятачок, лишь бы на ботинки не наступали и я не отдавил кому-нибудь ногу, чтобы меня не задевали локтем по лицу и я не ударил кого-нибудь рукой по голове. В потоке проезжающих машин я высматриваю знакомых автовладельцев в надежде, что меня хоть немного подбросят. Моей радости нет границы, если кто-нибудь вдруг притормозит и просигналит. Ура! Я спасен от томительного ожидания, очереди и давки в автобусе.

Придя домой, я переодеваюсь, обедаю и ложусь на диван. Беру в руки книгу, которую никак не могу дочитать — на полный желудок голова не работает. Тогда я снова проглядываю вчерашнюю газету. На странице третьей и четвертой читаю: бомбардировки, взрывы, протесты, демонстрации, открытия, изобретения, новые лекарства, книжные новинки, последние фильмы…

«Число подбитых самолетов в этом месяце достигло четырехсот двадцати семи. Но официальные органы воздерживаются от подтверждения этого сообщения».

«Новый фильм Арсена Велеза получил первую премию на фестивале».

Вот она жизнь — стремительная, шумная, дерзкая. А на страницах второй и пятнадцатой — могильная тишина: «… прошел год с тех пор, как увял цветок твоей жизни, но горе мое не утихло, не высок источник слез… Сообщаем, что расходы, связанные с годовщиной смерти покойного, возьмет на себя одно из благотворительных обществ».

Соболезнования: «Ваше превосходительство господин… Уважаемый заместитель министра… В связи со скоропостижной кончиной Вашей почтенной матушки, известной своей щедростью и благородством души, выражаем Вам искреннее соболезнование».

Поздравления: «Его превосходительство господин министр… поздравляет с высоким назначением господина… являющегося одним из ученейших и достойнейших молодых…»

У меня слипаются глаза, и в голову приходит мысль, что газеты печатают не типографской краской, а грязью.

Когда я просыпаюсь, уже смеркается. Выхожу из дома и слоняюсь по улицам, разглядываю таких же, как я, праздношатающихся.