Избранные рассказы

— Наша беда, — продолжал Учитель, — наше несчастье в потере идеалов — мы разменяли их на вещи. И не надо искать виновных. Деньги, дома, автомобили, земельные участки ни при чем. Это средства для жизни. Наше несчастье в том, что эти средства приобретены по слишком высокой цене. Цена эта — надежды и идеалы нашей молодости. Поэтому мы и чувствуем обман. От этого и пустота, о которой я говорил, отсюда этот неумолкающий, навязчивый внутренний голос. Еще большая беда в том, что эти пустые забавы не приносят нам радости, а отказаться от них, бросить их нет сил. Твое предложение, Визитер, хоть оно смешно и нелогично, уже нечто, если бы было осуществимо. К сожалению, мы не можем пойти на это, не имеем мужества, не имеем достоинства — и сами это прекрасно осознаем.

— В деревне-то жить плохо, смешно говорить об этом, — задумчиво проговорил Доктор. — Выход в том, что делают все: надо бежать из этой дыры, уехать подальше и зажить по-человечески. Не зря же все поголовно уезжают. Берут жен, детей и уезжают навсегда.

— Куда же ты собираешься ехать? — спросил Учитель. — От чего, от кого убежишь? От себя? Куда бы ты ни пытался скрыться, твое проклятое «я» всегда с тобой. Наше горе — не во времени, не в месте, хотя время и место его родили. Наше несчастье в нашей вялости, в нашей неискоренимой лени, в том, что мы не в силах сопротивляться обстоятельствам из-за той же лени, из-за благодушия. А потому нам только и остается, что мечтать — мечтать о бегстве, и подальше.

— Вспомни ту красотку, окрутившую деревенского парня. Ей хорошо, она получает удовольствие от жизни, делает все, что ее душе угодно, совесть ее чиста и спокойна. Теперь попробуй впрыснуть ей, по выражению докторов, десять единиц пятидесятипроцентного раствора «буржуазной интеллигентности», и жизнь ее превратится в ад. Она не сможет ни бросить свою профессию, ни получать удовольствие от нее, ее проклятая совесть ни на минуту не оставит ее в покое. Она превратится в существо, непереносимое ни для себя, ни для других… Нам плохо оттого, что мы ни то ни се: ни негры Занзибара, ни надменные римляне. Наше несчастье в том, что нам хочется и бога, и финика. А мы лишены сил, воли, мы изнежены, нерешительны, ленивы. В то же время у нас есть, к сожалению, ум, чувства, сознание. Да, дорогой мой, это давно известная в истории болезнь Гамлета, разница только в том, что Гамлет был храбр, а мы малодушны до мозга костей и к тому же порочны, может быть.

— Ну это уж слишком, ты переборщил, — обиделся Посол. — Малодушны! Порочны! Эти рассуждения, эта самокритика, они — доказательство нашей честности. Честность же — своего рода мужество.

— Да, бесспорно, — сказал Учитель, — но мы не мужественны. Мы ловки… Мы очень ловкие люди. Ловкие и расчетливые. Вдоволь и даже сверх того едим, а когда встречаем голодных, искренне пытаемся доказать им, что заворот кишок хуже голода. Мы вжились в автомобиль, а когда встречаем пешеходов, честно утверждаем, что они счастливее нас. Ежегодно увеличиваем на один этаж свой дом, но невинно плачем и жалуемся, что строители и плотники доконали нас и оставили без крова. Да, мы ловкачи, настоящие пройдохи. Лучший способ не позволить другим тебя критиковать — делать это самому. А эти слова, которые иногда срываются с языка, они — для успокоения совести. Чтобы доказать себе, что мы все еще неплохие люди. Кстати, пока еще слова никого не убивали. Но когда доходит до дела, мы хромаем на обе ноги. Нас не хватает для любого, даже самого незначительного поступка, который мог бы нарушить наши привычки, наше спокойствие. Единственное, на что мы способны, — показать когти и зубы. И вообще, раз мы себя так хорошо знаем, если мы будем пить свою водку и продолжать жить как живем, не слишком вдаваясь в высокие материи. Да, так будет лучше.

Учитель замолчал, зажег сигарету. Остальные тоже молчали. Когда молчание затянулось, Маршал, который только слушал, не смея вставить слово, воспользовался моментом:

— Не устал, дорогой? Мы хорошо все восприняли. Единственная просьба: в следующий раз, когда захочешь произносить речи, не говори так красиво. Я, бедняга, не разбираюсь в буржуа-муржуа, и моему здоровью вреден Гамлет-омлет.

Никто не засмеялся. Все молчали. Все думали, как выбраться из этого мучительного тупика. Думали о том, что их вечеринка, так хорошо начавшаяся, теперь окончательно испорчена, и с этим ничего не поделаешь. Всем хотелось забыться. К сожалению, все были перенасыщены алкоголем, и он больше не действовал на них.

С крыши видны были разноцветные огни города, ряды белых фонарей прочерчивали линии улиц. Все думали о том, что завтра снова надо вставать рано утром, идти на работу, часами простаивать в автомобильных пробках. У всех была одна мысль: «О, если бы можно было не завтра, а сейчас проехать по тихому, пустынному городу и не сталкиваться со „сложностями уличного движения“».

Два пояснения:

1. У Горького есть книга «Мелкая буржуазия» [86], а у Луиса Бюнюэля [87]— фильм «Скромное обаяние буржуазии». Я использовал оба эти названия, объединив их.