Они и за столом тут сидели вместе - от робости: публика чуждая, как с другой планеты - ни возраста, ни занятия не определишь. У себя-то на Урале сразу видно по человеку: кто, какого положения, достатка. Это если представить себе собачью цивилизацию, и промышленные районы заселены, предположим, сплошь овчарками, у них своя аристократия, своя черная кость, своя молдежь и своя первая красавица, овчарочья. Они живут себе и думают, что вот они самые собаки и есть. И вдруг попадают две овчарки на собачий курорт - а там, боже ты мой, беленькие болонки, низенькие таксы, боксеры, бульдоги, пудели, пекинессы, прости господи, и еще какие-то уж совсем не то рыбы, не то птицы.
Ходят, тонкие, как девушки, седые, как старухи, смуглые, как арабки, но они ни то, ни другое, ни третье. И кожа - будто другой пищей их вскормили, другое солнце светило на них, другие ветры дули.
Вот две пересекают обеденный зал, сосредоточенно обсуждают что-то, даже приостановились, одна одета - Павел не знает, как это назвать: покрывало, плед, шарф, она вся закутана в эту увивку, и губы под цвет, и ногти, и глаза - нет, глаза (вскинула рассеянный взгляд), боже мой, небесного светлого света фаворского...
Отважилась бы в их городе какая-нибудь овчарка, фу ты, женщина, появиться в таком наряде, она бы все время помнила: я в покрывале! А эта - будто не в курсе, что она в покрывале.
Что она другой породы, Женя знала когда-то, да забыла в потоке забот. Сын повредил сустав, в больнице плохой уход. От путевки тоже нельзя было отказаться: давно ждала ее. Поэт, с которым она сделала несколько самых удачных песен, эмигрировал. Плохо стало получаться. Она не слышит больше музыку из тишины. Так перестают летать во сне.
Конечно, есть среди ее забот и такие, про которые говорят: нам бы ее заботы!
Вчера, в страстную пятницу, они с подругой-художницей были на ужине у епископа. Гречневая каша с луковым соусом, постная еда, духовная беседа. Подруга рассуждала о соперничестве художника с Творцом, ведь художник создает мир, которого не было у Бога.
Какое там соперничество! - думала Женя. - Ничего не получается, пока не у с л ы ш и ш ь. Душу бы запродал тому, кто напоет.
Епископ отвечал, что создание нового мира в рамках Божьего творения не грех и не посягательство на всевышнюю власть, ведь человек сотворен по образу и подобию Творца, в нем изначально предполагается ТВОРЧЕСТВО.
Подруга кивала, вела себя сдержанно, как и подобает в обществе монахов в суровые дни поста.
Женя поймала себя на том, что тоже не прочь произвести на епископа выгодное впечатление - личностью, не лицом - но все равно, все равно соблазн и искушение.
Вот всегда как пост, так обостряется вечная битва архангела Михаила с сатаной, Женя по себе видит: за ее душу - тоже. Истинный верующий праведник сатане неинтересен, как и убогий атеист. А вот уж такой товар, как терзаемая сомнениями Женина душа, на сатанинском рынке идет за большую цену, и уж враг стоит до последнева, а в постные дни цена за нее удвоенная.
Это с детства. Она тогда открыла маме странную свою мечту: "Вот бы кто-нибудь плохой мне велел не слушаться хороших людей - и похвалил бы меня за это!" И мама засмеялась и записала себе в тетрадку, что Женя мечтает служить дьяволу. Вот когда еще он ее заприметил!
Вот уже несколько дней она здесь, в волшебном городе маленьких дворцов и замков, поставленных в расщелине Рудных гор на крутых склонах у горячей реки Теплы, здесь горные тропы исхожены задумчивой поступью великих. Стежка Шопена, стежка Гете, беседка Шиллера. Трижды в день нарядная толпа курортников роится в галереях вдоль Теплы, потягивая из поильников целебную воду подземных источников. Чаще всего - немецкая речь. Если русская - значит, евреи из Америки. И ни одного лица, на котором бы взгляд утешился. Но это известно: все вокруг кажутся
уродливыми, когда душа твоя отцвела и не плодоносит.
Ряской подернулась.
И не знаешь, чем спасаться. Откуда черпать.
К вечеру страстной субботы накануне Светлого Христова воскресенья стали собираться с подругой ко всенощной. Женя волосы пригладила, заколку у подруги одолжила.
Спустились с холма от санатория "Империал" по тропам и крутым ступеням, прошли вдоль Теплы, задержались у чумного памятника, где соединились знаки трех конфессий, примиренные смертью: христианский голубь в сиянии, мусульманский полумесяц и иудейская звезда; Женя запрокинула голову, высматривая крест; нащупала заколку на затылке; креста не нашла.
Улица Петра Великого круто восходила в гору, "поднимись в горы, юная моя любовь! - бормотала Женя из Томаса Вулфа. - О прекрасный и ветрами оплаканный призрак, вернись..."
Не вернется. Не вернется уже.
Даже Земля, такая большая, и то скудна горячими родниками. А человек истощается быстро, застывает, как речка во льду, и в нем больше нет самородного огня.
А музыка делается только из него.
И готов, как Адриан Леверкюн, просить этого огня хоть из преисподней.