Избранные романы: Трудный путь. Волшебный час. Просто, как смерть. Чудо в Андах.

— Ты сердишься на того Бога, в которого тебя научили верить в детстве, — говорил Артуро. — Это Бог, который тебя оберегает, отвечает на твои молитвы, прощает твои грехи. Этот Бог — просто сказка. Все религии пытаются сделать Бога своим, но Бог — превыше религии. Истинный Бог — за пределами нашего понимания. Мы не можем понять Его волю, Его нельзя объяснить. Он не покидал нас, и Он не спасет нас. Он не имеет никакого отношения к нашему пребыванию здесь. Он просто есть. Я не молю Бога о прощении или о благодати, я просто молюсь о том, чтобы быть ближе к Нему, и, когда я это делаю, мое сердце исполняется любви. Когда я так молюсь, я понимаю, что Бог и есть любовь, и, когда я испытываю эту любовь, я понимаю, что нам ни к чему ангелы или небеса, потому что мы сами — часть Бога.

— Меня мучают сомнения, — признался я.

— А ты доверяй им, — сказал Артуро. — Если у тебя хватит духу по-своему осознать все, чему тебя учили, тогда, быть может, ты обретешь истинного Бога. Он рядом, Нандо. Я чувствую Его присутствие. Раскрой глаза, и ты тоже Его увидишь.

Я взглянул на Артуро: в его глазах горел свет истинной веры, и я восхищался им. Как сумел такой молодой человек так много понять? Разговоры с Артуро заставили меня задуматься о том, что я никогда серьезно не относился к своей жизни. Я все принимал как должное, тратил время на девушек, на машины, на развлечения. Жил одним днем.

Я грустно улыбнулся и подумал: если Бог существует, если Он ждет моего внимания, то именно сейчас Он его и получает.

Горы показали мне, что отвага бывает разной. Даже самые тихие из нас были смелы и отважны — просто потому, что находили в себе силы жить. И каждый из нас участвовал в общем деле, служил общей цели, и только вместе мы могли сопротивляться суровым обстоятельствам, в которых оказались. Кохе Инсиарте, например, поддерживал нас своим чувством юмора. Карлитос был неунывающим оптимистом. А Педро Альгорта оказался настоящим философом, свободным от предрассудков и условностей. Огромную нежность у меня вызывал Альваро Маньино, тихий парень, совсем юный. А если бы не Диего Шторм, который притащил меня, лежавшего в коме, в самолет, я бы замерз насмерть. Даниэль Фернандес, еще один кузен Фито, был человеком уравновешенным и рассудительным. Панчо Дельгадо, студент-юрист, всегда старался всех подбодрить, говорил, что помощь вот-вот подоспеет. Был еще Бобби Франсуа, который оказался просто не в состоянии бороться за свою жизнь. Он совершенно не умел заботиться о себе, поэтому мы все за ним приглядывали, следили, чтобы он ночью не мерз, проверяли, не обморозил ли он себе ноги. Мы все стали одной семьей, и каждый, как мог, помогал остальным.

Особенно меня поражали сила духа и выдержка Лилиан Метол, жены Хавьера Метола. Лилиан и Хавьер очень любили друг друга. Они оба болели за нашу команду, но для них эта поездка была еще и романтическим путешествием — им редко удавалось вырваться из дома вдвоем, у них было четверо маленьких детей, которых они оставили дома с дедушкой и бабушкой. Бедняга Хавьер страдал горной болезнью — его все время тошнило, он быстро выбивался из сил. Лилиан заботилась о нем и всегда находила время, чтобы помочь Густаво и Роберто ухаживать за ранеными.

После смерти Сюзи Лилиан осталась единственной женщиной среди нас, и поначалу мы особенно ее оберегали, настаивали, чтобы она спала с тяжелоранеными в багажном отсеке, где было теплее всего. Она провела там несколько ночей, а потом сказала, что хочет, чтобы к ней относились как ко всем остальным. И перешла в салон, где укладывала рядом с собой самых юных и всю ночь следила, чтобы им было тепло. Она очень волновалась за детей, которые остались дома, но у нее хватало сил и любви опекать подростков, которые тоже оказались вдали от своих близких. Она стала нам всем второй мамой, сильной, любящей, терпеливой.

Страдание нас всех сплотило. Мы стали друзьями. Слишком многих мы потеряли и боролись за каждого, кто остался в живых.

— Держитесь, — уговаривали мы тех, кто слабел от холода или боли и был на грани нервного срыва. — Еще один вдох, и еще один. Пока ты дышишь, ты живешь.

Самым суровым испытанием для всех нас оказался холод.

В Андах стояла ранняя весна, но было еще очень холодно, часто шел снег, и нам приходилось дни напролет сидеть в самолете. Но когда выглядывало солнце, мы выходили погреться. Мы даже вытащили из самолета несколько кресел и расставили их, как шезлонги, чтобы принимать солнечные ванны. Но солнце слишком быстро скрывалось за горами, небо в несколько минут из голубого становилось лиловым, и тут же холодало. Мы отправлялись в салон, чтобы готовиться к очередной мучительной ночи.