Избранные сочинения. 3. Стихотворения

лишь на один вопрос ответил — и то

с улыбкою ночной: ужели севернее

ветер, чем запад огненный иной?

немного уставала, была похожа здесь,

покуда этот вечер

не назовется весь.

а он все огненно-смиренней —

от фонарей уходит вглубь.

тогда улыбка краем тени

ее едва коснулась губ

ОСЕННЕЕ

деревья черные и воздух светло-белый,

ее шаги звучат все лиственно-нежней,

ни ночь, ни темнота сегодня не посмели

продлиться навсегда, чтобы остаться с ней;

 

и возле быть всегда, чтоб звездными углами

касаться юных лет и юного чела,

пока при свете спиц забывшееся пламя

в вязальной тишине не вздрогнет до бела;

 

чтоб временем ночным — сплошным и неподвижным

окутать и не знать отторгнутых секунд...

но слишком луч суров, отточен и неслышен —

которым эту прядь златую рассекут

ОДНО СТИХОТВОРЕНИЕ

ни осень, ни дожди не отделили окон

от завтрашней поры — где огненный предел,

где золото и свет в пропорции далекой очнутся

на крестах в подвластной высоте.

 

от непрошедших дней повеяло раздольем,

от неуставших звезд — прохладою ночной,

весь будущий октябрь, все лиственно-святое

уже отражены сверкающей водой.

 

— он — это я, зеркальный поединок

закончился вничью: не знает смерть свинца,

и черной тишины прозрачные седины

не видят ни себя, ни чейного лица.

 

так говорил вещун с повязанной рукою,

сверкала тишина сквозь хмурый монолог,

а дальний часовой над дальнею рекою

под утренним штыком трехгранно изнемог.

 

он — это я. его златую тайну

тебе не одолеть, осенняя толпа:

все эти сентябри сегодня неслучайно

закончатся во тьме, которая слепа.

 

но миг, что в этот день отсутствовал столь веско,

что даже на простор взглянули игроки, —

не холод ли то был с его оконным блеском,

с его прямым числом — иссиня-никаким?

 

вещун или игрок? — когда она взглянула,

ответ еще не стал безмолвно-кратким «да»,

сквозь толщу тишины и карточного гула

услышать его «нет», чтоб вздрогнуть навсегда.

 

пока ее краса вблизи безумно снится,

пока вдали река коверкается так,

зеркальное стекло его дуэльным лицам

готово вновь подать кроваво-краткий знак.

 

как стаи диких птиц, ты перелетно, время, —

как дальние края с их траурной каймой;

вот почему теперь отрывисто и немо

не можешь отсчитать шаги перед собой.

 

о, девичий огонь в ресницах охлажденных,

о, северная сталь томящихся штыков!

густеет тишина в своих зеркальных стонах,

не в силах разгадать: он нет или таков?

 

в ответном октябре оконно-неугасшем

все звуки и вся даль слились в один металл:

и темный циферблат, и каменная башня,

и позапрошлый миг, который отзвучал.

 

толпа уже слепа, цвет неба одинокий

сливается с ее последней полосой,

из утренних бойниц и из вечерних

окон один и тот же вид — безлиственно-босой

* * *

о, век ненынешний, ты в будущем иль в прошлом?

ушли ли небеса или еще придут?

здесь, в этом октябре сверкающем и рослом

пройди по золоту — волшебно-необут,

 

коснись старинных стен ветшающего храма,

пусть это будет явь, объявшая навек

и Снятого с креста зияющие раны,

и медленную глубь и ширь кровавых рек,

 

пусть это будет сталь с названием чугунным,

которою из дня выковывают ночь,

покуда фонарей желтеющие струны

не могут тишины кузнечной превозмочь...

 

все холодней воды дневные отраженья,

все медленнее тьма касается ее.

грохочут в чугуны обутые мгновенья,

ограда древняя нацелила копье

* * *

что это за число, забытое священно? —

как позапрошлый дождь, как позапрошлый сон.

оно ли в небесах, или они мгновенно

со всей своей листвой сентябрьствуют в нем?

 

нет сломанней дождя, чем сломанный сегодня.

нет вещее воды, чем та — перед грозой.

тот падающий сон, что хлещет так свободно —

просторнее, чем явь, чем смысл ее косой —

 

останься навсегда или надольше даже,

пускай исчезнет все — во всем его ничем,

небесное число за облачною стражей,

сверкни, как молния, грохочущим плечом!

* * *

всегда в сентябрьском дне,

она других не знает.

ее простая речь

то медленно быстра,

то, словно две листвы,

беззвучно догорает,

к их золоту прильнув,

как нежная сестра.

а сколько детских тайн

в ее шагах вечерних,

и сколько древних стен

вкруг каждой тишины! —

когда уносит их

фонарное теченье —

туда, где времена

собой унесены

* * *

все западнее даль,

шаги темнеют ровно,

еще не столько звезд,

чтоб думать о воде,

но первые мосты —

предутренние словно —

надламывают ночь

сверкающе-нигде.

 

дитя, простимся здесь,

в строке холодной этой.

цвет слова вечно-бел,

не вечен только смысл.

февральская вода

еще чернее света,

нависшего над ней

неслыханнее тьмы

* * *

но вместо «здравствуйте» и вместо «темный вечер»

он только имени февральскому кивал,

и призрак сломленный и гаснущие свечи

зеркально вспомнились, — мерцающий овал,

 

златая тяжесть сна, волос златая тяжесть

и медленный повтор от гребня и до звезд,

и будущая ночь, которая все та же,

и будущий рассвет во весь недавний рост.

 

но в чем же новизна былого отраженья?

в чем медленность времен настенно-голубых?

ужели в частоте, с которой исчезают

их полуимена и получисла их?

 

ответ сегодня здесь. не там ли все ответы,

где ровное стекло надрезывает слух,

где темные лучи, пронзая яркость света,

прокладывают даль холодному числу?

* * *

в первом же сумраке, когда споткнулся луч

и мигом засверкал расшибленным коленом,

еще не знали даль, стоявшую в углу,