Читаем Избранные сочинения. 3. Стихотворения полностью

смеялся мысленно над нею

в то время как смеялся с ней

ПРЕДСКАЗАТЕЛЬ

я вышел из лавки предсказателя судеб

где куски звезд

и единственная мебель — это угол

образованный стеной и полом

иду

вдруг он догоняет — в очки вместо стекол

вставлено небо — и запыхавшийся:

с вас — говорит — еще причитается полтина!

я дал деньги

тут

звезда со свистом сорвалась с небес

и грохнулась на предсказателя

полтинник упал на мостовую звеня и подпрыгивая

он умер

я вернулся в лавку

чтобы повесить на гвоздь то что осталось

но вошли посетители

потом другие

и так всю ночь

и мне пришлось кратко и в простых выражениях

объяснять им

чего ожидать следует всем

РИСОВАНИЕ

увидев девушку с волнистой светлой прядью

волос в которые вонзало солнце свет

я быстро подошел и вежливо: присядем —

сказал ей — написать желаю ваш портрет

 

немного смущена и польщена немного

присела юная потупя чистый взор

я стал чертить углем моля неслышно бога

чтоб древний мавзолей не втиснулся во двор

 

но скоро детвора ко мне на плечи села

и деву заслонив вскружился рой старух

я уголь заменив куском большого мела

на черной простыне стал рисовать на слух

 

о солнечный пробор! о гребень частых звуков!

вонзающийся хор летящих голосов!

в то время как спины невыносима мука

как прочен чистых глаз задвинутый засов!

АЛЕШЕ КАЗАКОВУ

осень

резкие очертания дня

холодный чугун оград —

такой мне запомнилась

последняя встреча с ветром.

прямо с улицы вошел брат,

его имя — А л е к с е й —

сегодня жестче и ослепительнее

словно золотые купола

под бешеным напором полдня.

о чем он спрашивает?

я жду.

мои ответы так же сгущаются

как сумерки

и как моя немота.

брат.

длинные светлые волосы

падая навстречу плечам.

глаза тревожно подпускающие небо

на выстрел ресниц —

вот одно из голубых отражений.

сегодня он живописец

бесстрашно бледнея

при вспышках черных ночных молний.

вчера — это еще не наступившее странное время.

завтра — оставило в углах его губ

чуть видную усмешку

крупицу стали

ставшую больнее

на два-три мгновения

* * *

что может быть прозрачнее

чем дым ремесел

чем скрип вечерних фонарей

чем Маргарита у излома

любовью сдвинутых глубин!

она чугунными мостами

манит и ранит даль воды

и холод округлен

ее девичьей шеей

и отдален от острия пространств

он как обласканный покойник:

вот-вот заговорит

* * *

сумрак

с проглоченной иглой

с себя нависшим глазом

из этой извести

изваян красный бант

то девушку в холодно-звездной

                                           дрожи

целует зеркало

но обе непохожи:

и та которая навек остеклянела

и та которую уводит черный франт

* * *

огонь кивает

в знак согласия у

за окнами и за небесами

у утомленных звезд

лучами рыб бессонных

и тесно будто у секунды в горле

когда на медные долги

построен полдень

он посылает смысл

не легче чем

смолы тягучий стон

и нет конца двум звукам:

полуразрушенная тень от воздуха

и древняя осока

чуть старше дней

* * *

импровизация

стук молотков по крышам был

слышнее молчания по спине. но

и это заглушалось дневным одно

горбым днем. он два куска рав

ной длины дождя ливня говоря по-

исландски. правда там вообще не

говорят. даже усталый рот не мо

жет вымолвить ни ползуба. а у

него давно уже одна рукоять. я

говорит звуком простудил горло

холодом речи. она в ответ: я в

конце жизни вижу цель сегодняш

него бильярда. во время грозы

пахнет елизаветинскими временами

и от архитектуры и от времени и

от Петра. резкий переход от цели

к простуде. надрезал осень а там

облака морщатся от беззвучной

боли

 

в честь прозы в честь ночной ды

мящейся тишины. дальше белая не

крашенная дорога. по звездам опре

делил век: узкое окно решетка

часть неба. еще проще по числам:

13 босое четырнадцать

 

пишу а лист становится все бело

снежнее и все одноглазее. Ночь

распахнулась словно вечерняя

смерть над зрачком. вместо запя

тых вместо шпор простая походка

убыстряющаяся к сентябрю.

 

— вот день вот его первый свинцо

вый признак

— дождь возникнет то здесь то не

там. если вместо шпор запятые то

эти ошибки слишком по-кирасирски

звенят... молчите? налейте-ка мне

вон того ответа

— гм! умноженное на гм!

— вся фраза забинтована. Видны

лишь обугленные

— что? что? в вопросительном кон

це

— сквозь бинт проступила усмешка

в виде запекшегося заглавия да

глаза беззаборные

— за ними придут

— тихо! а то носилки без слов

 

тихо будто не существует звуков.

вместо лица — другой отнесенный

угол. шаги удаляются в сторону без

начала. названия улиц названия

старинных прогулок. числа сами се

бе смысл и сами себе

конец

МОНАСТЫРЬ

1

 

гадалкой ночи реет,

вокруг звезд летает

и лучи их заплетает,

словно косы дочерей.

смотрят горные уступы

на полет хрустальной ступы,

на поющий путь метлы,

ликом грозны и светлы.

вот дубовый монастырь,

бочек обручи ночные,

ягод кислые листы,

осень — разные чины им.

мха монахи пировали,

люд брусничный валом валит.

в окнах — синяя слюда

зимовавшей стрекозы,

залетающей сюда

волей бабушки-грозы.

комариным голоском

гриб пищит, крутя носком.

бородатая икона

свежевспаханной земли.

над оврагами закона

чудным запахам внемли!

опрокинул бочку — брага

потекла по дну оврага,

и пьянеющим кустам

пчелы двинулись к устам.

звук пчелиного набата,

словно золото во мху.

борода хмельной лопатой

окунулася в уху.

и рыбак кому-то ложкой

деревянной погрозил.

веселящиеся мошки,

в речке плещутся язи.

бочки катятся, другие,

ночи обручи тугие,

Перейти на страницу:

Похожие книги

Общежитие
Общежитие

"Хроника времён неразумного социализма" – так автор обозначил жанр двух книг "Муравейник Russia". В книгах рассказывается о жизни провинциальной России. Даже московские главы прежде всего о лимитчиках, так и не прижившихся в Москве. Общежитие, барак, движущийся железнодорожный вагон, забегаловка – не только фон, место действия, но и смыслообразующие метафоры неразумно устроенной жизни. В книгах десятки, если не сотни персонажей, и каждый имеет свой характер, своё лицо. Две части хроник – "Общежитие" и "Парус" – два смысловых центра: обывательское болото и движение жизни вопреки всему.Содержит нецензурную брань.

Владимир Макарович Шапко , Владимир Петрович Фролов , Владимир Яковлевич Зазубрин

Драматургия / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература / Роман
Кража
Кража

«Не знаю, потянет ли моя повесть на трагедию, хотя всякого дерьма приключилось немало. В любом случае, это история любви, хотя любовь началась посреди этого дерьма, когда я уже лишился и восьмилетнего сына, и дома, и мастерской в Сиднее, где когда-то был довольно известен — насколько может быть известен художник в своем отечестве. В тот год я мог бы получить Орден Австралии — почему бы и нет, вы только посмотрите, кого им награждают. А вместо этого у меня отняли ребенка, меня выпотрошили адвокаты в бракоразводном процессе, а в заключение посадили в тюрьму за попытку выцарапать мой шедевр, причисленный к "совместному имуществу супругов"»…Так начинается одна из самых неожиданных историй о любви в мировой литературе. О любви женщины к мужчине, брата к брату, людей к искусству. В своем последнем романе дважды лауреат Букеровской премии австралийский писатель Питер Кэри вновь удивляет мир. Впервые на русском языке.

Анна Алексеевна Касаткина , Виктор Петрович Астафьев , Джек Лондон , Зефирка Шоколадная , Святослав Логинов

Фантастика / Драматургия / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза