Избранные сочинения

Доводы тетки убедили наконец Леонору; и в тот же вечер, за ужином, на который к ним опять явился Беллармин, она договорилась с ним, что на следующее утро он отправится к ее отцу и сделает предложение, а как только вернется из поездки, вступит с Леонорой в брак.

Тетка вскоре после ужина удалилась, и, оставшись наедине со своей избранницей, Беллармин начал так:

— Да, сударыня, этот камзол, заверяю вас, сделан в Париже, и пусть лучший английский портной попробует хотя бы скопировать его! Ни один из них не умеет кроить, сударыня, — не умеет, да и только! Вы обратите внимание, как отвернута эта пола; а этот рукав — разве пентюху англичанину сделать что-либо подобное?… Скажите, пожалуйста, как вам нравятся ливреи моих слуг?

Леонора отвечала, что находит их очень красивыми.

— Все французское, — говорит он, — все, кроме верхних кафтанов; я ничего, кроме верхнего кафтана, не доверю никогда англичанину; вы знаете, надо все-таки, чем только можно, поощрять свой народ; тем более что я, пока не получил должности, держался взглядов партии страны[278], хе-хе-хе! Но сам я… да пусть лучше этот грязный остров сгниет на дне морском, чем надеть мне на себя хоть одну тряпку английской работы; и я уверен, если бы вы хоть раз побывали в Париже, вы пришли бы к тому же взгляду в отношении вашей собственной одежды. Вы не можете себе представить, как выиграла бы ваша красота от французского туалета; положительно вас уверяю, когда я первый раз по приезде отправился в оперу, я принимал наших английских леди за горничных, хе-хе-хе!

Такого рода учтивым разговором веселый Беллармин занимал свою любезную Леонору, когда дверь внезапно отворилась и в комнату вошел Горацио. Невозможно передать смущение Леоноры.

— Бедняжка! — говорит миссис Слипслоп. — В какой она должна была прийти конфуз!

— Нисколько! — говорит миссис Грэйв-Эрс. — Таких наглых девчонок ничем не смутишь.

— Значит, нахальства у нее было побольше, чем у коринфян, — сказал Адамс, — да, побольше, чем у самой Лайды.[279]

— Долгое время, — продолжала леди, — все трое пребывали в молчании: бесцеремонный приход Горацио поверг в изумление Беллармина, но и столь нежданное присутствие Беллармина не менее поразило Горацио. Наконец Леонора, собравшись с духом, обратилась к последнему и с напускным удивлением спросила, чем вызван столь поздний его визит.

— В самом деле, — ответил он, — я должен был бы принести извинения, потревожив вас в этот час, если бы не убедился, застав вас в обществе, что я не нарушаю вашего покоя.

Беллармин поднялся с кресла и прошелся менуэтом по комнате, мурлыча какой-то оперный мотив, между тем как Горацио, подойдя к Леоноре, спросил у нее шепотом, не родственник ли ей этот джентльмен, — на что она с улыбкою или скорее с презрительной усмешкой ответила:

— Нет, пока что не родственник, — и добавила, что ей непонятно значение его вопроса.

— Он подсказан не ревностью, — тихо сказал Горацио.

— Ревностью! — воскликнула она. — Право, странно было бы простому знакомому становиться в позу ревнивца.

Эти слова несколько удивили Горацио; но он не успел еще ответить, как Беллармин подошел, пританцовывая, к даме и сказал ей, что боится, не мешает ли он какому-то делу между нею и джентльменом.

— Ни с этим джентльменом, — сказала она, — ни с кем-либо другим у меня не может быть дела, которое я должна была бы держать от вас в тайне.

— Вы мне простите, — сказал Горацио, — если я спрошу, кто этот джентльмен, которому вы должны поверять все наши тайны?

— Вы это узнаете довольно скоро, — заявляет Леонора, — но я не понимаю, какие тайны могут быть между нами и почему вы говорите о них так многозначительно?

— О сударыня! — восклицает Горацио. — Неужели вы хотите, чтобы я принял ваши слова всерьез?

— Мне безразлично, — говорит она, — как вы их примете; но, мне думается, ваше посещение в столь неурочный час вовсе необъяснимо — особенно когда вы видите, что хозяйка занята; если слуги и пускают вас в дом, от воспитанного человека все же можно ждать, что он быстро поймет намек.

— Сударыня, — сказал Горацио, — я не воображал, что если вы заняты с посторонним человеком, каким мне представляется этот джентльмен, то мой визит может оказаться назойливым или что в нашем положении люди должны соблюдать подобные правила.

— В самом деле, вы точно во сне, — говорит она, — или хотите меня убедить, что я сама во сне. Не знаю, под каким предлогом простые знакомые могут отбрасывать все правила приличного поведения.

— Да, конечно, — говорит он, — мне снится сон: иначе как объяснить, что Леонора почитает меня простым знакомым после всего, что произошло между нами!

— «Что произошло между нами»! Вы хотите оскорбить меня перед этим джентльменом?

— Черт возьми! Оскорблять даму! — говорит Беллармин, сдвинув шляпу набекрень и важно подступая к Горацио. — Ни один мужчина не посмеет в моем присутствии оскорбить эту даму, черт возьми!

— Послушайте, сэр, — говорит Горацио, — я посоветовал бы вам умерить свою свирепость, ибо если я не обманываюсь, то даме очень желательно, чтобы вашей милости задали хорошую трепку.