Избранные сочинения

— Нет, нет, — воскликнул судья, — когда вы явитесь в суд, вас спросят, что вы можете сказать в свою защиту, а сейчас мы вас еще не судим, я только отправляю вас в тюрьму; если вы на сессии докажете вашу невиновность, вас оправдают за отсутствием улик и отпустят, не причинив вам вреда.

— Разве же это не наказание, сэр, безвинно просидеть несколько месяцев в тюрьме? — вскричал Адамс. — Я прошу вас хотя бы выслушать меня перед тем, как вы подпишете приказ.

— Что путного можете вы сказать, — говорит судья, — разве тут не все черным по белому против вас? Должен вам заметить, что вы очень назойливый человек, если позволяете себе отнимать у меня столько времени. А ну-ка, поторапливайтесь с приказом!

Но тут секретарь сообщил судье, что среди прочих подозрительных предметов, найденных в кармане у Адамса (перочинный нож и прочее), при нем обнаружена книга, написанная, как он подозревает, шифром, ибо никто не смог прочесть в ней ни слова.

— Эге, — говорит судья, — молодец-то может еще оказаться не просто грабителем, он, чего доброго, в заговоре против правительства! Давай-ка сюда книгу.

И тут явилась на сцену бедная рукопись Эсхила, собственноручно переписанная Адамсом. Поглядев на нее, судья покачал головой и, обернувшись к арестованному, спросил, что означают эти шифры.

— Шифры? — ответил Адамс. — Да это же Эсхил в рукописи.

— Кто? Кто? — сказал судья.

— Эсхил, — повторил Адамс.

— Иностранное имя! — вскричал секретарь.

— Скорей, сдается мне, вымышленное, — сказал судья.

Кто-то из гостей заметил, что письмо сильно походит на греческое.

— Греческое? — сказал судья. — Что же тут написано?

— Да нет, — говорит тот, — я не утверждаю безусловно, что это так: уж очень я давно не имел дела с греческим… Вот кто, — добавил он, обратись к случившемуся за столом приходскому пастору, — скажет нам сразу.

Пастор взял книгу, надел очки, напустил на себя важность и, пробормотав сперва несколько слов про себя, произнес вслух:

— Да, это в самом деле греческая рукопись, очень древняя и ценная. Не сомневаюсь, что она украдена у того же священника, у которого негодяй взял рясу.

— А что он, мерзавец, разумеет под своим Эсхилом? — говорит судья.

— Э-э, — сказал доктор с презрительной усмешкой, — вы думаете, он что-нибудь смыслит в этой книге? Эсхил! Хо-хо-хо!… Теперь я вижу, что это такое: рукопись одного из отцов церкви. Я знаю одного лорда, который даст хорошие деньги за этакую древнюю штучку… Ну да, вопросы и ответы. Начинается с катехизиса на греческом языке. Н-да… м-да… Pollaki toi…[322] Как твое имя?

— Да, как имя? — говорит судья Адамсу.

А тот отвечает:

— Я же вам сказал и повторяю: это Эсхил!

— Отлично! — восклицает судья. — Пишите приказ об аресте мистера Эсхила. Я вам покажу, как меня дурачить вымышленными именами!

Один из присутствующих, приглядевшись к Адамсу, спросил, не знает ли он леди Буби, — на что Адамс, тотчас вспомнив его, ответил в радостном волнении:

— О сквайр, это вы? Вы, я надеюсь, скажете его чести, что я не виновен?

— Я поистине могу сказать, — отвечает сквайр, — что я крайне удивлен, видя вас в таком положении. — И, отнесшись затем к судье, он добавил: — Сэр, уверяю вас, мистер Адамс не только по рясе, но и на деле священник, и к тому же джентльмен, пользующийся самой доброй славой. Я вас прошу уделить еще немного внимания его делу, потому что я уверен в его невиновности.

— Да нет же, — говорит судья, — если он джентльмен и вы уверены, что он не виновен, то я не собираюсь сажать его в тюрьму, вот уж нет! Мы посадим только женщину, а джентльмена отпустим, вы возьмете его на поруки. Загляните в книгу, секретарь, и посмотрите, как это берут на поруки, живо… да напишите поскорей приказ об аресте на эту женщину.

— Сэр, — воскликнул Адамс, — уверяю вас, она так же безвинна, как и я!

— Возможно, — сказал сквайр, — что тут произошло недоразумение; мы, может быть, послушаем, что нам расскажет мистер Адамс?

— С превеликим удовольствием! — ответил судья. — И предложим джентльмену бокал — смочить горло перед тем, как он начнет. Я не хуже всякого другого знаю, как обходиться с джентльменами. Никто не скажет, чтобы я хоть раз, с тех пор как стал судьей, засадил в тюрьму джентльмена.