Избранные стихи

— Хороши эти ягоды, только кислы и горьки! —

Так бессилие мстит за несбыточность вожделенья.

Он влюбляется в жизнь, — потому, что он в сказку влюблен,

до того, как его постигают беда и страданья, —

ибо вымыслом он силен,

и на вымысел благословлен,

им велик

и проставлен он,

но бессилен и нищ на деянья.

Перевод М. Квятковской

ЛИШЬ ТОГДА [20] /Перевод М. Квятковской/

И я сказал: нет, не сейчас.

И я сказал: когда вернется каждый

из нас на свой порог и в дом войдет,

и с непреложной логикой рассудка

опять на голос отзовется эхо —

тогда

мы этот спор продолжим.

.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

Но дотоле

пускай меня не обвиняют, если

не стану отвечать я на вопросы,

и если ночь последует за ночью,

а между ними не настанет дня,

и если стих запросится на волю,

но все слова, подобно мертвым птицам,

полягут под деревьями в саду,

где ночью завязалась перестрелка.

.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

...И я вернулся к своему порогу,

но в дом я не вошел. Слова

летали там, как хлопья черной сажи

над пепелищем.

Перевод М. Квятковской

ПЕСНЯ ПОСЛЕДНЕЙ СТРАНИЦЫ [21] /Перевод М. Квятковской/

То последней страницы печаль наготове —

миллионы готовых к зачатью безмолвий,

и в грядущем — рождение в плоти и крови —

в слове.

Это будни, но в них возникает сиянье

красоты, небывалой досель.

то четыреста долгих недель созреванья —

что пред ними беременность в сорок недель?

То загадка души, что опасности ищет.

То поднялся доныне лежавший ничком.

То на всеми покинутом пепелище

погорелец слагает дом.

Перевод М. Квятковской

СТИХОТВОРЕНИЕ [22] /Перевод В. Корнилова/

Грустно на последней строчке.

Наступает тишина.

Буква в букву, точка в точку

в книге жизнь воскрешена.

Это будни без печали,

это радость дышит вновь.

Через девять лет молчанья —

девять месяцев родов.

Это робких распрямление,

это мужество твое.

Это снова погорелец

роет землю под жилье.

Перевод В. Корнилова

ОТРАЖЕНИЯ /Перевод М. Квятковской/

Колдовские шепоты ветра.

В небе месяца вещая поступь.

Не шелохнутся слабые тени.

Время памяти лишено.

И намек — на день или вечность? —

промелькнул и бесплотно мерцает

в дотлевающем лунном диске,

словно рыбка в банке с водой.

Опрокинутые отраженья —

словно росы на матовых травах,

словно память о днях далеких

словно тонкая зыбь реки...

Перевод М. Квятковской

ЛИСТВА /Перевод М. Квятковской/

Вот дерево растет перед моим окном.

Ты слышишь — тишину запорошили листья?

С ветвей срываясь, лист несется за листом,

как будто бы спеша свершить самоубийство.

Звезд не прибавилось над старою землей

за эту ночь. Они с листвою схожи —

то ль с причитанием, то ль с песенной хвалой

они срываются и исчезают тоже.

Извечный листопад, ты древен, как судьба,

ты слил печаль и смех в круговороте старом.

Мы видим черный дым, когда горят хлеба,

но сердце выжжено невидимым пожаром.

Перевод М. Квятковской

Пусть он упал в дорожный прах...

*  *  *[23]

Пусть он упал в дорожный прах,

и пусть глаза раскрыть — как пытка,

но это не бессилья страх,

скорей боязнь преизбытка!

Боязнь увидеть все вокруг,

боязнь ушей — услышать слово,

страх губ — издать неверный звук,

и глаз боязнь — заплакать снова.

Страх разума пред высотой

своей: до солнца доберется!

Страх солнца пред самим собой —

ведь ночь родится в чреве солнца.

Перевод В. Корнилова

УРОЖАЙ /Перевод Л. Цивьяна/

 «Кто здесь шел? Кто прошел по земле этой старой?..»

1

Кто здесь шел? Кто прошел по земле этой старой?

Это чье дерьмо? Кем трава здесь помята?

Здесь прошел пастух с овечьей отарой,

это овцы роняли орешки помета.

Вы кричите, что это неблагородно.

Я сказал: мое сердце — понесшее поле,

ваши звезды ему — что навоз плодородный.

От кого понесу? Кто войдет ко мне с болью?

От кого понесу я? Безлюбо и серо...

От бушующих соков живых мне невмочь!

Вот убрался мой день, как старик Потифера,

словно тело Зулейхи, жарка моя ночь.

Как Иосиф прекрасный, как в будни надежда,

приходит печаль. "Ляг ко мне — и зачну!"

Но Иосиф рванулся — оставив одежду,

убежал от объятий. Теперь не заснуть...

И Зулейха томится на ложе недобром.

Но земля понесла — семя в лоне живет,

ибо жирный навоз щедро поле удобрил.

Вся земля — огромный женский живот.

2

О земля, я шею гну под ярмо!

Как телица, сгибаю ее неумело.

Где стрекало? Где плуг? Мое поле мертво!

Я вспашу мое поле. Веди меня. Сэлла!

И пусть будет оно даже черство, как камень,

Я не стану завидовать полю соседа —

свои травы скошу своими руками

и из ясель своих буду есть свое сено.

Вот я шею согнул. Веди меня. Сэлла!

Твое семя жажду познать я.

Как лицо Дездемоны в ладонях Отелло,

Я лежу в твоих грубых объятьях.

3

Как вы пели про сердце: чертоги, и храм, и дворец!

Украшайте ж его, коврами его застелите!

Мое сердце — будь хлев, будь загон для овец!

Козы, овцы, войдите и в нем поселитесь,

ибо мил мне навоз плодородный в сердцах.

Приходи ко мне, скот, размножайся, плодись!